— Стайл, милый, я очень плохой свидетель. По мне так все прошло прекрасно! Рулетки крутятся, фонтаны танцуют, самураи режут друг друга своими красивыми мечами. Вот то, что я видела. Таким Оазис и оставался, когда мы с Лизой улетали. Об остальном я могу судить только по слухам, как и ты, и все прогрессивное человечество. За исключением тех, конечно же, кто удирал из Оазиса, теряя чемоданы.
— Ты, вовсе не удирая, умудрилась потерять девочку.
— Виновата, не уследила.
— На самом деле меня волнует, зачем мой тестюшка решил выкрасть внучку. Не понимаю я его. Нет, правда, он же не проявлял ни малейшего интереса с тех пор, как суд отдал мне опеку. Анна проявляла, а он нет.
— А если это не Август? Может быть, как раз Анна и забрала дочь?
— Так неожиданно, без объявления войны? — Стайл пожал плечами. — Тем более странно.
— Надеюсь, что беда-то небольшая. Все же родные мать и дедушка. Не причинят ведь они вреда своему чаду. Хотя, мне как-то тревожно. И можешь поиздеваться над женской интуицией.
— Моя мужская интуиция с тобой согласна. Ладно, давай на время оставим Лизу в руках любящих родственников. Я потом за ней съезжу. Что мы будем делать с Оазисом? Как вылезать из этой ямы? Мысли есть?
— Это как раз понятно. Будем разбираться, что там собственно произошло. Нужна экспертиза. Там будет копаться команда федералов и страховщиков. Пусть Гор тоже кого-то пошлет. Или даже сам полетит, возьмет образцы тканей, и что там еще, ему виднее, он эксперт. Кстати, где он сам? Где Эрик? Где вы, люди, ау?
— Эрик уехал в Холивар Мо.
— Я тебе говорила, что это странное название для нового завода, тем более, для тайного завода?
— Ты мне сообщаешь это раз в месяц в течение полутора лет. И, кстати, опережаешь график на неделю.
— И что забыл гениальный психолог на полностью автоматизированном секретном заводе?
— Честно? Понятия не имею. Надо у Гора спросить, он вчера Эрика весь день выгуливал.
— А где у нас Гор?
— Вернулся в ночи. Я же говорю — смена караула. Отсыпается, наверное.
— Здесь или у себя?
— Здесь. Он, по-моему, с Рождества к себе не заходил. За одеждой Полковника гоняет. Сейчас поищем.
— Да пусть спит!
— Нет уж, на пароме выспится. Паром ведь не отменили, надеюсь?
— Откуда мне знать? На Луне кроме Оазиса еще и шахты, и колония, и научных станций не сосчитать. Может, сократили один рейс.
— В общем, как-нибудь долетит. В крайнем случае к федералам напросится. В самом крайнем — зафрахтуем частника. Не до экономии. Короче, выспится в полете.
Стайл склонился к микрофону.
— Башня, найди мне Гора.
— Ч-чего меня искать, я давно з-здесь! С-слушаю, к-как вы без меня мою с-судьбу решаете.
Гор с вялой улыбкой шел от двери. Синяки под глазами ябедничали про фатальный недосып.
— Так что, полетишь на Луну?
— А зачем? П-пошлю банду лаборантов, п-пусть образцы с-собирают. Т-ты, главное, договорись, чтобы их п-пустили на место п-происшествия.
— Пусть только попробуют не пустить, — Стайл воинственно взмахнул кулаком. — Всю душу из них вытрясу. Через адвокатов, конечно же.
— Вот и с-славно, т-тряси души, если н-найдешь, а я п-пойду, п-поработаю.
— Постой, — крикнула ему в спину Кира, — Скажи, пожалуйста, что Эрик делал в Альфавилле?
— На экскурсию п-приезжал. В н-нашем гуманитарии внезапно п-проснулся интерес к т-технологиям.
2077.05.15 09.00
Дедушка Август встретил Лизу в кресле. Сесть внучке он не предложил.
— Здравствуй, моя девочка! — старый Райт выцеживал слова сухо и апатично, противореча их приторному содержанию. — Мы не виделись столько лет! Сколько, Анна?
Он даже не повернул голову в сторону дочери.
— Тринадцать, со времен развода.
— Тринадцать лет, — Август не поменял интонацию, — целая вечность. Прости меня, девочка, за это.
— Лиза, радость моя, присядь, выбери место поуютнее! — засуетилась вдруг мать.
— Нет, нет, подожди, — вяло осадил ее Август. — Я хочу рассмотреть как следует мою внучку. Не обижайся, дитя, зрение уже не то. Постой пока здесь. Ты еще успеешь отдохнуть с дороги.
Лиза молчала. Она успела насидеться в такси, и теперь была согласна не только постоять, но и пробежаться. Однако близость родственничка по материнской линии откровенно тяготила.
— Мне стыдно, — продолжал бесцветно распинаться дедушка, — за эти тринадцать лет. Ты ведь меня не помнишь, не можешь помнить. Но это не совсем моя вина. Мы тебя любим, девочка. Ты понимаешь?