Книгопродавец снял с полки небольшую книжку. Глаза Марты засияли.
— Это — новое произведение одного французского мыслителя, перевод его может быть полезен для нашей публики, да и я кое-что заработаю, издав его. Я думал поручить его другому, но теперь я счастлив, что могу оказать содействие жене дорогого, незабвенного пана Яна…
Говоря это, он уже заворачивал, в бумагу голубой томик.
— В этой книге идет речь об одной весьма модной социальной проблеме. Язык четкий, простой, перевести ее нетрудно. А чтобы у вас не было сомнений насчет вознаграждения, я вас предупреждаю, что смогу вам предложить гонорар в шестьсот злотых. Если занятие это окажется для вас подходящим, найдется потом еще кое-что для перевода. Наконец, кроме меня, есть и другие издатели, и если вы зарекомендуете себя, как хорошая переводчица, вас будут приглашать повсюду. Вы сказали, что немецким языком владеете слабо. Жаль. На переводы с этого языка спрос больше, и они лучше оплачиваются. Но если два-три перевода получатся у вас удачно, вы сможете получиться потом и немецкому языку. Днем будете переводить с французского, по ночам учиться. Так должны работать женщины. Шаг за шагом и self-help[28].
Марта дрожащими руками взяла книжку.
— Ах! — воскликнула она, сжимая обеими руками руку книгопродавца. — Да вознаградит вас бог, да будут счастливы те, кого вы любите.
Она не могла больше выговорить ни слова и через мгновение была уже на улице. Она шла теперь быстро. Растроганная, она думала о благородном поступке книгопродавца, о его отзывчивости. За этой мыслью пришла другая.
«Боже мой, — говорила про себя молодая женщина, — столько хороших людей я встречаю на своем пути, так почему же мне так трудно приходится?»
Книжка, которую она несла, жгла ей руки. Ей хотелось бежать стремглав в свою каморку, чтобы поскорее хотя бы перелистать эту книгу, которая принесет ей спасение. По дороге она все же зашла в обувной магазин и купила башмачки для Яни.
Когда Марта, наконец, дошла до ворот высокого дома на Пивной улице, она не пошла прямо к себе, а направилась в дворницкую, где оставляла Яню на весь день под присмотром дворничихи, получавшей за это плату.
Девочка за последнее время еще сильнее изменилась, чем мать, щеки ее ввалились и стали болезненно желтыми, порыжевшее и в нескольких местах разорванное траурное платьице болталось на исхудалом тельце, как на вешалке, черные глаза казались еще больше и утратили блеск и живость, а в выражении их была та немая, скорбная жалоба, какую можно увидеть в глазах детей, страдающих физически и нравственно.
Увидев мать, Яня не бросилась к ней на шею, не защебетала, как бывало прежде, не захлопала в ладоши. Опустив головку, пряча худые озябшие ручонки под платок, наброшенный на плечи, она вошла вместе с матерью в их комнату на чердаке и, съежившись, села прямо на полу у нетопленой печки. Марта положила книжку на стол и достала из-за печки несколько полен. Яня следила за ней глазами.
— Ты уже никуда не пойдешь сегодня, мама? — спросила она глухо, серьезным тоном взрослой, так не соответствовавшим хрупкой детской фигурке.
— Нет, детка, — ответила Марта. — Сегодня я уже никуда не пойду. Завтра большой праздник, и нам разрешили не работать после обеда.
Говоря это, Марта положила дрова в печь и, присев на корточки, хотела обнять дочку. Но едва она дотронулась до ее плеча, у Яни вырвался болезненный стон.
— Что с тобой? — вскрикнула Марта.
— У меня болит тут, мама! — без жалобы, но очень тихо ответила девочка.
— Болит! Отчего? Давно ли? — заботливо расспрашивала мать.
Яня молчала и сидела неподвижно, с опущенными глазами. Только бледные губки вздрагивали, как это бывает у детей, когда они силятся сдержать слезы. Упорное молчание девочки встревожило Марту еще больше. Она торопливо расстегнула висевшее мешком платье и спустила рукав с плеча. На обнажившемся плечике, худом и белом, темнел большой синяк. Марта судорожно сжала руки. Ужасная догадка мелькнула у нее в голове.
— Может быть, ты упала или ушиблась? — тихо спросила она, не отводя взгляда от темного пятна.
Яня еще некоторое время молчала, потом вдруг подняла глаза, полные слез. Она все еще силилась удержаться от плача, узкие плечи тряслись, губы дрожали, как листочки.
— Мама, — прошептала она, — я сидела сегодня там, у печки… мне было холодно… дворничиха хотела поставить горшок на плиту… задела за мое платье, пролила воду, рассердилась и ударила меня так сильно… сильно…