Таковы были чувства и настроение Лютера после приезда в Рим, настроение и чувства пламенного католика и монаха. Но именно эта поездка, на которую он раньше возлагал столько надежд, должна была в значительной степени охладить его слепое поклонение папе. Уже при самом вступлении на землю Италии его поразил контраст между немецкой религиозностью и индифферентизмом, даже неверием итальянцев. Он был возмущен кощунством, с которым итальянские монахи нарушали церковные постановления о посте. Лютер явился в столицу христианского мира со всем религиозным воодушевлением немца, с глубокой верой в святость служителей западной церкви, но его ждало полное разочарование. Он с ужасом вспоминает впоследствии о виденной им нечестивости римлян, об алчности и разврате духовенства, и передает пословицу, бывшую тогда в ходу: если есть ад под землей, то Рим построен на его сводах. И что было для него всего ужаснее – всей этой грязью, всеми этими чудовищными пороками, о которых он боится распространяться из опасения осквернить слух своих соотечественников, было запятнано не только низшее духовенство, но в еще большей степени высшие сановники духовной иерархии, сам папа. На такого слепого обожателя папства, каким был до сих пор Лютер, римские впечатления должны были подействовать убийственно-отрезвляюще. Недаром он говорил впоследствии, когда отрешился от связывающих его уз традиции, что не взял бы и ста тысяч талеров за свою поездку в Рим, которая ему открыла глаза.
Тем не менее, мы сильно преувеличим значение этого путешествия, если вообразим, что именно оно произвело переворот в убеждениях Лютера, сделало его из горячего приверженца папства его страстным врагом. Как ни потрясло Лютера все виденное и слышанное в Риме, оно все-таки не поколебало его основных воззрений; ненависть и презрение, которые вызывали в нем недостойные служители церкви, только усиливали его сострадание к самой церкви. Его позднейшее враждебное отношение к ней произошло не от разочарования в лицах, а от изменившегося взгляда на самые коренные начала религии. Еще в продолжение многих лет после этого путешествия мы замечаем в Лютере то же строго церковное отношение к верховному авторитету тогдашнего христианства, которое он усвоил себе с юношеских лет, и даже в 1517 – 1518 годах он еще делает строгое различие между папством, в лице данного его представителя, и первоначальным призванием папы как главы католической церкви.
Зато впоследствии все эти римские впечатления, в которых Лютер в свое время боялся даже разбираться, должны были ожить в его памяти с новой силой и послужить материалом для тех пламенных обличений Рима, которые, находя отклик в общественном мнении, нанесли столь тяжкий удар могуществу церкви. Одно только ясно осознанное чувство вынес он из этого путешествия – нерасположение доброго немца к итальянцам. Его национальная гордость возмущалась пренебрежением, которое последние открыто высказывали немцам. В Риме Лютер слышал хвастливые речи монахов, утверждавших, что папский мизинец сильнее всех немецких властителей, взятых в совокупности; слышал обидные клички, даваемые добродушным, но неповоротливым его соотечественникам. Он уловил отличительные свойства итальянского характера; коварство, интриги, двоедушие итальянцев, обилие красивых лицемерных фраз, внешний лоск и мягкость, под которыми часто скрывалась внутренняя пустота и бессодержательность – все это внушало и негодование, и отвращение прямодушному тюрингенскому крестьянину. Можно сказать, что в Италии Лютер научился ненавидеть Италию.
Со времени поездки в Рим до 1512 года о Лютере не сохранилось почти никаких известии; но в 1512 году в жизни его произошло новое знаменательное событие. Он получил степень доктора богословия с правом толкования библии. В этом опять-таки сказалось влияние Штаупица, возлагавшего на него большие надежды. Сам Лютер очень неохотно принял новое звание, боясь великой ответственности, связанной с ним, но в конце концов должен был уступить настояниям Штаупица.
Важность этого события заключается в том, что докторская степень положила начало общению Лютера с народом. Он вступил теперь на поприще, для которого обладал исключительными дарованиями. Сначала он сам не знал, какими обладает способностями, и в первые годы всегда со страхом всходил на кафедру. Но мало-помалу преодолел эту робость, вынесенную еще из родительского дома, и тогда-то проявилась во всей силе мощь его таланта, его умение владеть словом. Помимо проповедей в монастыре и лекций в университете, Лютер стал проповедовать и для народа, так как в 1516 году назначен был проповедником в соборной Виттенбергской церкви. И успех его на этом поприще был громадный. Когда он проповедовал, церковь переполнялась народом; его слушали, затаив дыхание. Необходимо, впрочем, заметить, что Лютер действовал на толпу не ораторскими приемами, не новизной учения, а главным образом своею искренностью и теплотой, благодаря которым слова его шли прямо к сердцу слушателей.
Не меньшим успехом Лютер пользовался и на университетской кафедре. И тут он пока не заявлял себя особенной новизной взглядов. Он и сам еще продолжал учиться, то есть изучал Библию, не довольствуясь уже латинским текстом, а прибегая к оригиналу, для чего ему пришлось серьезно заняться греческим и еврейским языками, и результатами своих исследований делился со слушателями. Одно только было для него уже и тогда вполне ясно и несомненно – это идея об оправдывающем значении веры, которой он находил теперь подтверждение на каждом шагу. Вот почему он с особенной любовью изучал ту часть Нового завета, где говорится о значении веры с особенной выразительностью, именно послание к римлянам, которое и пояснял в своих чтениях наряду с другими посланиями апостола Павла и Псалмами. Но вообще в университетских лекциях Лютера, насколько можно судить по дошедшим до нас отрывкам, выражается еще чисто правоверный, то есть католический, взгляд на церковь. Хотя он и замечал ее порчу, но твердо верил, что она в лице своего высшего представителя – папы – с любовью примет и оценит всякое благородное усилие вернуть ее к первоначальной чистоте.
Более решительной была его борьба со схоластикой. Лютер не мог примириться с тем, что христианская истина при схоластической системе преподавания доказывается не из ее первоначального источника – Св. Писания, а на основании философии языческого мудреца Аристотеля, с помощью всевозможных диалектических ухищрений. Его лекции были полны нападок на Аристотеля и схоластиков и находили отклик в сердцах не только молодежи, но и многих профессоров, которые постепенно примыкали к нему и начинали знакомиться со Св. Писанием.
В этом стремлении к преобразованию системы преподавания Лютер является отчасти союзником гуманистов. Во время спора Рейхлина с кельнцами он открыто принимает сторону первого. Но образ действий гуманистов, подвергших в “Письмах темных людей” жестокому осмеянию схоластиков и невежественных монахов, ему не понравился: по его мнению, насмешки и ругательства ни к чему не ведут. По той же причине он был недоволен и Эразмом, так как последний, хотя и уличает монахов и священников в невежестве, но мало говорит об учении Христа. “Читая сочинения Эразма о порче церкви Христовой, – жаловался Лютер, – нельзя не смеяться, тогда как, напротив, следовало бы плакать”.