— Какая же это будет симфония?
— Какая?.. Прежде всего соблаговолите сказать мне, бывали ли вы уже… — Мальчик запнулся. Сейчас, когда его так захватила музыка, он не мог больше произнести: «Милостивая сударыня». Мартон глотнул. «Никак не буду ее называть», — решил он про себя. — Соблаговолите сказать… Бывали ли вы уже… на горе Геллерт? Весной, в апреле, когда только-только вылезают маленькие крохотные листочки? Или в мае, когда цветут яблони?.. Видели ли вы девушек в церкви во время причастия? Когда они стоят рядом в белых платьях и играет орган?.. Все кругом белое-белое… Так вот и на горе Геллерт, после обеда… и… изволите видеть, нельзя торопиться домой, надо обязательно подождать захода солнца… И тогда от радости становится так тяжело на сердце, что волей-неволей ложишься на траву… Внизу загораются лампочки Пешта… Много-много лампочек. А наверху звезды. Первой всегда восходит Венера.
— Венера… — повторила г-жа Мадьяр, все острее ощущая удивительный жар, исходивший от этого мальчика. — Весной вам пойдет уже шестнадцатый год?
— Да, конечно. — Мартон почти не прислушивался к словам дамы. — Там, лежа на траве, человек, изволите видеть, чувствует, как прекрасна жизнь. Чувствует все, все мироздание. И тогда он начинает петь звездам, которые наверху, и огням Пешта, что светят внизу, и яблоням, которые стоят кругом. Вот это и хочу я написать. — И он обеими руками, растопырив пальцы, ударил по клавишам, нажимая ногой на педаль.
Струны вскрикнули, и звуки загудели, полетели обнявшись. Мальчик нагнулся, словно захотел искупаться в этих струящихся к нему яблоневых аккордах. А г-жа Мадьяр, склонившись над головой мальчика, делала вид, будто следит за его пальцами, за тем, как он ударяет по клавишам. Волосы ее задевали лицо Мартона, грудь касалась его плеч. Мартон старался склониться еще ниже; ему казалось, что все это происходит случайно. Но тщетно он наклонялся вперед — не помогало: волосы г-жи Мадьяр все настойчивей гладили его лицо; грудь все теснее прижималась к плечу. Мартону стало неприятно, он даже испугался. Вспомнил — это молнией пробежало у него в голове, — как зимой раздавило буферами поезда сына бакалейщика Иллеша; он умер, а Мартон целыми днями думал только о том, что же чувствовал сын дяди Иллеша, когда его придавило буферами.
…Мартон встал. Обернулся. Г-жа Мадьяр тоже выпрямилась и почти хмуро глядела куда-то вдаль. Мальчик оторопел: что случилось? Может быть, он совершил какую-то бестактность? Но дама заговорила тихо, будто ничего и не произошло, и Мартон успокоился.
— Мартон, хотите, я буду учить вас?
— Я был бы счастлив!
Мальчик вздохнул. Чувство неловкости исчезло, на смену ему пришла усталость. Он снова вспомнил директрису консерватории, ему почудилось, будто она, тогда такая холодная и неприступная, теперь стала ближе и так же, как когда-то его учительница в первом классе, тетя Гизелла Матьовски, которая была очень красивая и объясняла ему «а», и «и», и «у», — теперь директриса консерватории предложила учить его музыке. Мартон благодарно взглянул на г-жу Мадьяр и повторил:
— Я буду очень счастлив… Правда…
Дама положила руку на плечо Мартона. Она была чуть пониже высокого и худощавого подростка. Мизинчиком коснулась его щеки.
— Хорошо! — сказала она. — Пойдемте!
И они снова прошли в столовую.
— А теперь, — сказала г-жа Мадьяр, — поговорим о том, из-за чего вы пришли сюда. Вы, Мартон, будете учить мою племянницу. Отец ее, брат моего мужа, в Перемышле. Он инженер — капитан крепости. Жена его, моя сестра, тоже там. Мой муж, — потупившись, добавила г-жа Мадьяр, — тоже в армии. Воюет в Галиции. Он поручик. Девочка живет у меня. Девочка очень избалованная. Ей исполнилось четырнадцать лет. Она очень развитая. Обращайтесь с ней строго. Я вам доверяю.
— Да, конечно, — ответил Мартон и покраснел, потому что выражение «очень развитая» показалось ему неприличным. Не надо было так говорить!
— Будете получать двадцать крон в месяц, — продолжала г-жа Мадьяр, — и кофе на полдник. Согласны?
— Да.
— И выучу вас читать ноты и играть на рояле, просто из любезности, — и после небольшой паузы добавила: — Увидим, каковы будут результаты. — Она улыбнулась мальчику и нажала на свисавшую с абажура грушу звонка.