Пока он шел, стемнело, зажглись фонари. И Мартон побежал, чтоб поскорее попасть на улицу Кериш. Дома мелькали мимо него. Встречный ветер свистел в лицо. А Мартон бежал между рядами домов, поглядывая иногда на небо. И хотя небо совсем потемнело и наступил уже вечер, Мартон отчетливо видел, как светятся глаза Илонки, чувствовал, как обжигает щеки ее красная блузка. Ему захотелось петь. Но он издал только звук, похожий на гудок паровоза, когда он приближается к станции: «С рельсов долой! Еду!» — и потом, грохоча, проносится дальше. Мальчик оборвал песню. Ему пришло в голову, что Илонка, быть может, и не вспоминает о нем. «Новый домашний учитель… Что это ей?» Ему послышался голос Илонки: «Не будьте ко мне слишком строги…» Стало быть, вот и только? Это важнее всего? Он замедлил шаг. Провел рукой по разгоряченным щекам. Остановился. Потом пошел опять к улице Кериш, но теперь уже медленно, постукивая костяшками пальцев по стенам домов. И загрустил.
— Фифка Пес, ну зачем ты ушел?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой г-н Фицек заявляет, что ежели его вздумали кормить навозом, то пусть навоз не опрыскивают духами, потому что он, г-н Фицек, хочет знать, что он жрет. Мартон преподносит своим друзьям в подарок весь мир, а читателю — способ бесплатно отдохнуть
Вся семья была в сборе. Завтракали. Г-н Фицек, полный новых планов, рассеянно прихлебывал кофе. Он уже внес аванс за помещение на улице Луизы, то самое, где некогда арендовал кофейню.
С первого ноября он снова будет сапожничать — солдатские башмаки тачать; и если, не дай бог, война продлится, его, как поставщика армии, освободят от военной службы. Так сказали ему в торговом агентстве Имре Шеффера, откуда он будет получать заказы, кожу и куда будет сдавать готовые башмаки.
— Это я, Берта, только так, для пущей верности делаю, — объяснял г-н Фицек, засыпая жену градом слов, как всегда, когда ему бывало легче на душе, потому что он выдумал новый план и опять слепо поверил в него. — Кто знает, — продолжал он еще с большей горячностью, словно разматывая ленту нескончаемых мыслей, — может, война еще и в пятнадцатом году не кончится? Человек должен все предвидеть заранее. Коли буду тачать башмаки для армии, меня освободят! Да и вообще солдатам башмаки тачать — ерунда. Обузил — отдадут другому, у которого ноги поменьше. Слава богу, Берта, не все солдаты на один лад, кому-нибудь да подойдут. Солдат ведь на фронт идет — не на бал! Это тебе не капризный заказчик. Тот сразу разорется, коли башмак хоть чуточку жмет, — нет чтобы поносить немного, пока башмак не раздастся или нога не привыкнет. Ни минуты не желает терпеть! Пусть, мол, сапожник терпит! Ты ему что хочешь говори — дескать, ошибаетесь, почтеннейший, сапожник не часовщик, чтоб на миллиметры работать! Куда там, он и слышать не хочет. Словом, Берта, тачать солдатам башмаки дело неплохое. Платят за них, правда, скверно, да уж как-нибудь проживем! Только бы эти сволочные продукты не дорожали в каждым днем. Могли бы уж и изобрести что-нибудь. Я, Берта, всю ночь над этим голову ломал. Вот, скажем, изобрели бы такое, чтоб желудок у человека в легкие превратился. Вот когда бы мы зажили! Дышали бы себе воздухом — и точка. Воздух денег не стоит. Можешь дышать задарма! Его и в мешки не насыплешь и в склады не запрешь. А то всякую чушь выдумывают: пулеметы, пушки 42-го калибра, проволочные заграждения, а об этом небось никто не подумает. Жаль, что я не ученым родился, я бы уж всему миру показал, что надо изобретать… Словом, Берта, проживем и без разных мерзавцев вроде Вайды. Я человек бедный, все мое добро — пара дырявых портков, но я честное имя хочу оставить своим детям, чтоб их громом разразило!
Он встал, прошелся по комнате и потом опять сел за стол, отпил еще глоток кофе. Погруженный в новые размышления, отломил кусочек хлеба и начал его задумчиво жевать. Внезапно челюсти его остановились; он плотно сжал рот, вздернул усы, принюхался и — выплюнул хлеб. Поднес ломоть к носу, понюхал его, бросил взгляд на жену и положил кусок на стол.
— Что такое с этим хлебом?
Жена тоже понюхала, откусила чуточку.
— Правда, какой-то чудной.
— У Брюнна покупали?
— Да.
Отто отрезал ломоть от каравая, но, прежде чем надкусить его, сделал широкий жест, словно собрался прочесть лекцию на общеобразовательную тему.
— Что с этим хлебом? А вот что! Позавчера, папа, в газете было написано, что в интересах потребителей решено начиная с первого октября повысить питательность хлеба. К хлебу будут добавлять высокопитательные продукты, проверенные и утвержденные различными врачами. Пока не больше сорока процентов.