Под влиянием клиентуры Йожефовского района и ее просвещенных взглядов на вопросы воспитания детей Петер Балог решил во что бы ни стало нанять для своей семьи квартиру из двух комнат, чтобы подросшие дети не спали в одной комнате с родителями. Но так как благосостояние Балога не соответствовало его просвещенным взглядам на воспитание, то он вынужден был снять квартиру по соседству с домами терпимости, на улице Конти, ибо там за квартиру из двух комнат взимали столько же, сколько на другой порядочной улице за одну комнату. Так и случилось, что Петер Балог, выиграв на одном, потерял на другом. И теперь воображение подрастающих детей развращали уже не любовные отношения родителей, а проститутки, непрерывно гулявшие возле их дома. Прав был г-н Фицек, когда говорил: «По одежке протягивай ножки! Не то укроешься с головой — ноги наружу, ноги укроешь — голова торчит».
Компания была уже в сборе.
По дороге к Балогам Мартон встретился с Йошкой Франком, которого не видел больше года. Окончив начальную школу, Йошка пошел учеником в слесарную мастерскую. Мартон очень любил этого с виду угрюмого, но преданного «своим» и даже нежного Йошку, хотя вряд ли мог бы сказать, за что его любит. Ведь годы раннего детства, когда они вместе ходили в детский сад, и позднее, когда Йошка был вожаком босоногой ребятни с улицы Мурани, — эти годы минули давным-давно и только мерцали откуда-то издалека, оставив скорее ощущение чего-то теплого, родного, чем отчетливые воспоминания. Смутно помнилось теперь Мартону и то, как он попал однажды к Франкам. Родители жили тогда в страшной нищете, и отец «роздал» своих детей. Пятилетнего Мартона положили в кровать к Йошке, и, когда ночью он проснулся в страхе один-одинешенек, Йошка сказал ему: «Возьми меня за руку и не бойся!» Мартону, быть может, вспомнилось бы еще многое, если бы не казалось смешным и незначительным все то, что так страстно, горестно или радостно переживалось в раннем детстве. Ему были еще слишком близки эти воспоминания: и звонки к дворнику, и бег взапуски за поливальной повозкой, и война против «башмаков» — мальчишек с улицы Петерди (неделями точили они и строгали свое оружие в тайном штабе), которая закончилась тем, что его, «капитана», и Йошку, «генерала», поймали и заперли в подвал и сказали, что не выпустят, пока они не попросят пощады. «Пощады не хотим!» — орали они и что есть силы колотили кулаками в железную дверь; потом, утомившись, улеглись рядом, заснули в темноте. «А пощады все равно не попросим!» — сказал Йошка. Их освободил поздно вечером г-н Фицек и тут же отлупил Мартона. Это бы еще с полбеды, отец не раз лупил его, но тут ребята с улицы Петерди увидели, как г-н Фицек тузит «капитана». И они потешались и над Мартоном, и над отцом, который бранился, и над стоявшим рядом «генералом» — Йошкой Франком.
Кому обо всем этом расскажешь? Ребятам? Илонке?
Мартону хотелось быть взрослым, а эти воспоминания будто тянули его обратно в детство. Он был еще слишком юным, чтобы охотно, с радостью или с грустью на сердце вспоминать о том, каким был в пять, шесть или в восемь лет.
Мартон любил Йошку за то, что тот был более самостоятельным, сдержанным и гордым, чем он сам, и все-таки с тех пор, как Йошка стал учеником слесаря, а Мартон попал в городское училище, у них иссякли темы для разговора, столь обычного для ребят с окраины, например о том, как Мартон набил морду какому-то задаваке. «Знаешь, у отца его свой дом. И он, осел, решил, что ему все нипочем. Вот я и надавал ему». — «А потом что было?» — «Ничего». — «А я плеснул чернилами на ябеду. Две недели отмывали, а с морды отмыть не могли. Тобиашем зовут его!» — «А за что ты на него плеснул?» — «За то, что он учителю наябедничал, что я под партой дрыхну». — «А ты правда спал?» — «Ну да. Всю ночь матери помогал стирать». — «А Тобиаш это знал?» — «Знал. Я всем сказал перед тем, как под парту залезть». — «Вот свинья-то! Хочешь, я ему тоже наподдам!» — «Не надо! Он свое получил! А вы что проходите по географии? У меня нет карты. Мартон, а ты не знаешь, где Лиссабон?» — «Пойдем к нам, посмотрим. А что вы по истории проходите, Йошка?» — «Святого Иштвана, — и Йошка рассмеялся. — На днях его преподобие выгнал меня из класса за то, что я сказал, что правая рука святого Иштвана — это завернутая в тряпку лошадиная кость». — «Правда лошадиная?» — «Мне отец сказал». — «А он откуда знает?» — «В профсоюзе слыхал». — «Да ну?!» И Мартон задумался, потом спросил вдруг: «Скажи, Йошка, а ты был уже влюблен?» — «Нет еще. А ты?» — «Я да…» — «А в кого?» — «Это секрет… Ее зовут Манци Парани». — «Красивое имя, — задумался теперь Йошка и без всякого перехода спросил: — А ты что берешь с собой на завтрак в школу?» — «Ничего. А ты?» — «Я?..» — и Йошка рассмеялся.