И он нашел. И даже подчеркнул написанное:
«…Мировая война не расстроит производство настолько, чтобы это привело к гибели капитализма. Война не приведет к катастрофе хотя бы потому, что экономический организм болен и в мирное время… Оздоровить его может только широкое избирательное право. Это в интересах всех и каждого, в интересах как господствующего класса, так и наших…»
Теперь, закончив передовицу, он нашел ее не только превосходной, но решил, что, если ее немного расширить, она подойдет даже для «Библиотечки социал-демократа». Увеличится, таким образом, число написанных им брошюр, он получит двести крон дополнительного гонорара, не говоря уже о том, что это будет исчерпывающим ответом на протестующие письма, которые лежат сейчас в коробке.
Шниттер пришел в самое веселое расположение духа, захотелось пошутить, даже подразнить кого-то — словом, показать свое духовное превосходство. Так что Доминич явился как раз кстати. Не окажись, он под рукой, Шниттер вызвал бы кого-нибудь из членов редколлегии и трунил бы над ним, пока не надоест. В крайнем случае он не стал бы пренебрегать даже и старым служителем. Впрочем, сегодня Шниттер чувствовал сострадание к «сочинителю передовиц», как называл он Лисняи, когда был в таком добродушно-насмешливом настроении.
Вошел Доминич. Шниттер молча указал ему на низкое кожаное кресло. А сам встал и строго, даже грозно, спросил:
— Товарищ Доминич, о чем вы шепчетесь там у себя в Союзе металлистов? Чем вам «Непсава» не угодила?
— Мне? Мне? — Доминич совсем утонул в глубоком кресле: видны были только его длинные согнутые ноги. — Шепчемся? Мне не угодила? Мне? — забормотал он и, наморщив низкий лоб, провел рукой по своим усам «à la император Вильгельм», будто уж самый их вид доказывал обратное.
— Не увиливайте, Доминич! — еще строже сказал Шниттер, не прибавив даже «товарищ».
Это прозвучало особенно зловеще. А между тем Шниттер был рад до смерти: «И до чего ж сдрейфил этот живой складной метр!»
Лицо Доминича покрылось испариной. Его лоб напоминал плохо вытертую клеенку в трактире. Длинные ноги перепуганного до смерти второго секретаря профсоюза то сгибались, то разгибались в коленках.
— Это клевета! — крикнул Доминич. — Меня оклеветали! — И его поджатые длинные ноги выпрямились внезапно, вытолкнули кверху туловище. Доминич вытянулся перед письменным столом, и Шниттеру показалось, будто этот «живой складной метр» вот-вот достанет до потолка.
— Имя! Имя клеветника! — заорал Доминич со страху громче, чем хотел. — Кто он? — и снова схватился за свои усы «à la император Вильгельм», под крыльями которых, угрожая, теснилась толпа огромных желтых зубов. — Кто?.. Пюнкешти?..
Шниттер тоже коснулся своих усиков, но только почесал их мизинцем, чтобы иметь возможность прикрыть ладонью улыбку, которую он не мог уже сдержать. «Труслив, как заяц, блудлив, как кошка», — подумал он про Доминича и громко сказал:
— Ну! Ну! Садитесь же…
Второй секретарь плюхнулся в низкое кресло. Колени его поднялись почти до головы, ноги, образуя острые углы, согнулись и задергались, живя своей самостоятельной жизнью, точно выдернутые паучьи лапки.
— Стало быть, вы довольны «Непсавой»?
— Как можно сомневаться в этом, товарищ Шниттер? — умоляюще запел тенор Доминича.
— Вот это и беда! — Шниттер засмеялся, не в силах сдержаться больше.
— Беда? — воскликнул Доминич, теперь уже окончательно растерявшись. — Беда? — Увидев смеющееся лицо, он подумал, что Шниттер сошел с ума. А может быть, ошибся он сам, надо было отвечать иначе.
Так прошло минуты две, покуда Доминич не понял, что его разыгрывают. Но виду не подал и сказал гордо, уверенно и официально:
— С каких же это пор беда, что один из секретарей Союза металлистов доволен центральным органом партии?
— Беда в том, что вы ничего не замечаете!
Доминич не знал, чего он не заметил, и хотел уже сказать, что прекрасно заметил, как его разыгрывают, что он не дурак, что он нарочно поддался, но Шниттер живо подвинул к нему коробочку с письмами.
— Почитайте-ка! — сказал он, поднявшись со стула. — Дядя Лисняи! — кликнул он старого служителя. — Дайте мне пальто. Я пойду выпью чашечку кофе в «Сорренто». Через час вернусь. А товарищ Доминич тем временем будет изучать эти письма… в приемной.