— Папа, нельзя же так говорить… Потому и надо радоваться, что немцы уже заняли Антверпен. Если они начнут передвигаться с такой стремительностью, то в ноябре будут уже на Гибралтаре, и войне конец, потому что там уже начинается Африка… Вы не знаете географии.
Г-н Фицек был оскорблен, как всегда, когда его упрекали за необразованность, и пришел в ярость.
— Я так тебе заеду в морду, сынок, что ты вместе со своей географией в Африке очутишься…
— Но ведь две недели назад вы сами говорили, что война закончится в ноябре.
— Я был идиотом! — заорал г-н Фицек. — И признаю! А вот император Вильгельм не признает, что был идиотом. В том-то и разница между нами…
— Папа, все мужское население страны вышло на поле брани защищать отечество! — От обиды Отто даже задекламировал и в такт каждому слову то поднимал, то опускал оловянную ложку, точно дирижер воинского оркестра свою палочку.
Г-н Фицек тоже поднял правую руку, потер лоб, потом закрыл глаза ладонями.
— Трепше сказал, что если человека просто убьют, но не ограбят — словом, если просто — чик! — г-н Фицек провел левой рукой по шее, — то убийца получает не больше десяти лет. Я согласен, что Франц Фердинанд — престолонаследник, а не сапожник, но ведь он подох так же, как подох бы любой сапожник в дырявых штанах. Это Рапс сказал, Берта, а не я. Я-то ведь и сам считаю, что наследник престола есть наследник престола. Этого даже Трепше не отрицает. И у него, у Франца Фердинанда, было столько орденов, что даже из ширинки брюк выглядывал орден Марии Терезии. Это Трепше рассказывал, и не стану же я спорить с ним! Да и чего ради мне спорить? Каждый имеет право высказать свое мнение. Я только спросил его: «Милый Трепше, убийцу-то поймали?» — «Поймали, г-н Фицек». — «Тогда пусть им по десять лет припаяют!» — «Мало, г-н Фицек». — «Мало? Так пусть их повесят! А коли и этого мало — пусть дадут по двадцать пять лет расстрела через повешенье, но только чтоб оставили в покое бедных людей!.. Они-то ни при чем, они ведь ничего дурного не сделали». Понял, господин инженер? — И Фицек заорал во всю глотку: — Мне не нужны ни Крагуевац, ни Аранделовац, ни Шабац; с меня хватит и того, чтоб были Эстергом и Вац, — у меня нет денег даже на то, чтоб туда поехать. Мне не нужен Белград, для меня хорош и Чонград. Да и не в святом Петрограде подох мой прадед. Так на черта он мне сдался, этот Петроград? Пусть воюют Франц Иосиф и его милейшая фамилия, коли они уж так близко приняли к сердцу, что какого-то их родственничка по кумполу шарахнули. Какое мне дело до Франца Фердинанда? Моим, что ли, он был родственником, этот склад орденов?.. Что?.. А в другой раз, почтеннейший господин инженер, — прошептал он в лицо сыну, — коли опоздать вздумаешь, ступай обедать к эрцгерцогу Иосифу!
Отто пришел в полное смятение. Он не ожидал такого ледяного душа после победной манифестации в честь взятия Антверпена.
— В-вы… вы… — почти заикался он, — вы… хотите, чтоб враг пришел сюда?
— Я? — заревел г-н Фицек и стукнул кулаком по столу. — Я хочу? Да я так засажу тебе в рыло, господин строитель, что на соплях проедешь до самого эрцгерцога Иосифа, ударишься об него и, как дырявый башмак, покатишься к императору Вильгельму. Это я-то хочу, чтоб враг к нам пришел? Так кто ж затеял эту б. . . войну? Я, что ли? Или Франц Иосиф задумал ее своей дурьей башкой вместе с этим треплом императором Вильгельмом? Я люблю свою родину не меньше их, если не во сто раз больше! А твой эрцгерцог Иосиф вместо того, чтоб языком болтать, лучше б в магазины почаще заглядывал да проверял, почему дорожают и мука, и сало, и мясо, да и вся жратва! Как же прожить такому человеку, как я, у которого шестеро детей, а все состояние — пара драных портков, коли все час от часу дорожает?! Вот пусть на что твой эрцгерцог Иосиф ответит. Что ж, выходит, только мне, Ференцу Фицеку, кельнеру или сапожнику — теперь уже сам черт не разберет, кто я такой, — выходит, только мне надо любить свою родину? А бакалейщикам, мясникам и прочим торгашам не надо? Им бы только шкуру с нас драть?
Отто, понурившись, глядел в тарелку.
— А сколько стоит мука? — спросил он тихо.
— Двадцать девять крайцаров.
— Что такое? — ошеломленный, спросил он.
— А вот то! — ответил г-н Фицек. — То самое!
Наступила неловкая тишина. Отто, забыв об Антверпене, налег на колобки. И манифестация, и военный оркестр, и Буда, и эрцгерцог — все отодвинулось куда-то в прошлое. «Двадцать девять крайцаров!»
Дверь на кухню отворилась. Медленно и задумчиво вошел Мартон. Ни на кого не глядя, пробормотал нечто вроде приветствия. Сел за стол, взял в руку ложку. Потом отломил кусочек хлеба и начал рассеянно жевать. Поднял голову только тогда, когда успел уже съесть полтарелки супа.