Теперь он читал подряд, слово за словом и, если в смятении не все понимал сразу, перечитывал дважды. Он прочел даже набранное мелким шрифтом в самом низу плаката: «Напечатано в типографии Общества святого Иштвана».
Наконец Селеши понял все. Вытер лоб, отступил на три шага от стены, чтоб в толпе удобнее было повернуться, и устремился к себе в кафе. От великого усердия полы его белого пиджака распахнулись, и когда он в своих громадных желтых башмаках, сопя и тяжело дыша, зашлепал через мостовую, то сзади казалось, будто это идет, переваливаясь из стороны в сторону, гигантский допотопный селезень. Когда он вошел в кафе, стоявшие у входа столики задрожали; когда же, по-утиному переваливаясь, промчался мимо последних столиков, они чуть не повалились.
Селеши вошел в телефонную будку и хриплым, прерывающимся от волнения голосом трижды прокричал номер в трубку, покуда на станции не разобрали его слова.
— Шниттер? Говорит Селеши. Словом, вы читали уже… Еще вчера вечером?.. И меня не известили?.. Вы же знаете, что у меня сердце больное… А если бы у меня от волнения сердце разорвалось? Шутки сейчас неуместны… Я говорю серьезно… Меня это непосредственно касается… Ну ладно!.. Оставим… Вы лучше скажите, что с освобождением?.. Как из этого выкарабкаться?.. Что?.. В третьем списке? А когда это уладят?.. Ах, вот как? Благодарю покорно!.. К тому времени я давно уже на фронте буду и, быть может, из-под земли нюхать фиалки буду… Вы говорите, что хоть ради видимости надо сейчас призываться. Что… Начхать мне на видимость!.. Вы какого года рождения? Почему не важно?.. Ах, вы уже освобождены?! В числе первых? А что же со мной будет?.. В третьей дюжине?.. Да что я, редиска, что ли? Это ее продают — дюжина пучок… Благодарю покорно!.. Словом, по-вашему, надо идти в армию?.. Так вот, послушайте меня, товарищ Шниттер! Я до сих пор не критиковал партийное руководство за его позицию по вопросу о войне… Но, очевидно, придется!.. Что? Тогда «Сорренто» прикроют?.. Плевать на «Сорренто», если меня на фронт погонят. Благодарю покорно! Кафе будет процветать, а я под землей гнить. Так и знайте, что в моем лице вы нанесли оскорбление Союзу печатников… Если я не ошибаюсь, мы одна из самых сильных организаций… Спокойствие? Вам легко говорить! На днях?.. Стало быть, это возможно?.. Словом, на днях?.. Не обманете?.. Имейте в виду, что это вам не стачка!.. Здесь речь идет о жизни человека!.. Я поставлю вопрос перед партийным руководством! Кто эти пятеро освобожденных?.. Что?.. И доктор Кемень тоже?.. Одна интеллигенция?.. А мы, рабочие?.. Ну ладно… ну ладно… ну ладно!!! Я сказал: ну ладно!.. Нечего пугать меня… Ну ладно… ну ладно… ну ладно!.. Мало вам этого?.. Я уже двадцать раз сказал, что ладно… На колени мне, что ли, встать? Здесь, в телефонной будке?
Селеши сел в пролетку и поехал домой. Лифт, скрежеща, поднял его на четвертый этаж. Селеши ввалился в свою квартиру.
— Амалия! Всеобщая мобилизация! Призывают и мой год! Послезавтра являться…
Лицо жены пошло красными пятнами.
— Никуда не явишься! На тебя и мундира подходящего не найдется… А что с освобождением?.. — И глаза у Амалии окаменели еще больше обычного.
— Пятерых освободили. Я в третьей дюжине… Редиска…
— Какая редиска?
— Явиться должен…
— Я же сказала, что никуда не явишься. Ляжешь в постель. А я сообщу, что ты тяжело болен. Понял? Пойду в казарму…
— Казарма тут ни при чем, надо идти в военный отдел городской управы.
— Один черт! — Г-жа Селеши прикрикнула на мужа. — Не перечь мне!
— Они пришлют военного врача… Это тебе не страховая касса.
— А мне дела нет! Хоть всю больницу святого Иштвана пусть присылают. — Г-жа Селеши оглядела мужа с ног до головы. — Они-то ведь понятия не имеют о том, что сразу двоих призвали.
Селеши вопросительно глянул на жену.
— Двоих? Да ведь тебя же, Амалия, не призвали.
— Это я и без тебя знаю! Но ты сейчас по меньшей мере вдвое толще того, каким был в свое время в армии.
— Ужасно! — простонал Селеши. — Ты права! — Теперь и он оглядел себя. — Так и пуле легче попасть в меня.
— Какая трусость!.. Какая трусость!.. Садись, не то еще свалишься с испугу… И не стыдно тебе? Если бы все призывники вели себя, как ты, неприятель через пять дней был бы в Будапеште.
— Это неплохо бы! — заметил Селеши, к которому постепенно возвращалось присутствие духа. — Кончилась бы война.
— А контрибуции… Ах ты, разжиревший боров!.. Ведь все же пропало бы у нас!