Главное — осторожность, и я с вашей помощью такое состояньице себе сколочу, что вы ко мне в лапы попадете!.. Знаем мы вас!.. Выпивки… карты… бега… бабы… Тысяча крон в руках? Тысячу пятьсот проматываем… А потом к барону Липотференцварошскому и Будайскому… Тогда уже и у меня будет вилла. «Милый мой Шандорка!.. Одолжи мне деньжаток…» — «Сделай одолжение, Лайошка! Но сперва поцелуй мне пятку… ляжку… Выше… Выше!..».
И, сидя на берегу Дуная на скамейке против парламента, Вайда вдруг засмеялся. Он заранее наслаждался картиной, как сам он стоит голый, а сзади него на коленях королевско-императорский камергер и… Но другая картина, которую он уже десятый раз переживал заново, немилосердно вытеснила эту.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
которая должна была бы предшествовать седьмой. Директор А. О. «Патриа» обещает не произносить некоторых слов, хотя и считает, что слова все равно не меняют сути дела
Он вошел к Селеши и повел себя непринужденно, на равную ногу, как и задумал.
— Здравствуй, Лайош! — крикнул он и, улыбнувшись, протянул руку. — Ну как, легче стало?.. А то ведь третьего дня…
Могучего телосложения мужчина не подал ему руки. Он стоял за письменным столом, щуря влажный левый глаз.
— Садитесь, Вайда! — сказал камергер, не назвав его, даже «господином», и голос у него звучал непререкаемо, как колокол храма, зовущий к похоронам.
Рука, протянутая для рукопожатия, отпрянула назад. Эта самая подвижная часть тела, вынужденная теперь оставаться в покое, явно мешала маклеру. Он, словно подросток, не знал, куда девать ставшие лишними руки. Вайда сел, смущенно глотнул (тогда-то и началась у него изжога, сейчас он это точно припомнил).
— Ваше высокородие! Третьего дня… — Вайда хотел было продолжить, но не посмел, ибо камергер подошел к нему так близко, что Вайда вынужден был смотреть на него снизу вверх. Он видел только сощуренный влажный левый глаз Селеши и весь съежился под этим взглядом; слова застряли в глотке.