Не думая, по наитию, когда в голове было ещё пусто, а губы бездумно раскрыты, Маша опустила голову и протянула руку к убаюкивающей тьме, заставшей перед ней страшными клубами.
***
Маша убежала домой. Она больше не могла находиться колледже, и её тело содрогалось только от мысли, что она могла бы пробыть там хоть ещё одну секунду. Это было невыносимо! Отца не было дома, он ещё работал. До вечера был ещё целый день, и это было хорошо, потому что она не хотела смотреть папе в глаза будучи в таком разбитом состоянии. Маша сбросила портфель с испорченными учебниками, в ванне она сбросила с себя мокрую одежду, всхлипывала от накатывающих слез. Пока Маша шла до дома, люди странно смотрели на неё, и кто-то даже смеялся. Ей было обидно, а сейчас она молила бога, что наконец-то осталась одна и больше никто не будет её мучить. В тишине была её радость, в одиночестве – спасение, и она окунулась в горячую ванную, закрыла глаза и ни о чем не думала.
Мысли о возвращении в колледж казались страшными, сердце испуганно сжималось, и дыхание вздрагивало от беспокойства. Она не хотела больше никогда не возвращаться туда и забыть обо всем как о страшном сне.
Маша представляла, что все это было сном, пока влажная кожа мерзла в прохладном зале. Зал был в периоде ремонта, недоделанный. Ремонтом занималась бабушка, она помогала им с папой жить хорошо, и счета оплачивала тоже бабушки, и беспокоилась о них больше всего, конечно же, тоже бабушка. Больше никто не беспокоился за них так, как это делала бабушка, даже они сами. Пластиковые окна продували, работники с Авито сделали их подешевле, наверное, потому и вышло так плохо, и папа называл их в пьяном угаре мошенниками, и, возможно, был прав, они взяли двадцать тысяч и почти ничего не сделали.
По ночам был слышан шум машин, а по утрам солнце падало Маше на глаза, потому что дома не было занавесок. Стены были ободранные, без обоев, зеленоватые от старого клея, который легко откалывался, если провести по нему пальцем. На полу холодный линолеум, прожжённый от сигарет, который отец ронял по пьяни, когда приходил со своими дружками, и по ночам Маша не могла заснуть из-за громкого смеха, гнусных разговоров о политике и тяжелой музыки.
И вот Маша открыла глаза, вернувшись в ужасную реальность, просвета никогда не было, и от нервов она пару раз думала исчезнуть, но наложить руки на себя казалось ей глупостью. В глубине души все ещё была вера, что ей удастся вырваться из порочного круга благодаря единственному, что она действительно любила. Она зашла в комнату, сняла полотенце с холста, на котором была нарисована утренняя трава с озером и парящими небе драконами, такими свободными, какой она хотела однажды быть. Над летающими в небе драконами стоял каменный замок, как в сказках, с несколькими башнями, а возле замка расцветал магический лес, чьи дубы возвышались к чешуйчатым хвостам. Рисунок был красивый, но уж больно неуклюжий и ему не хватало мастерства хозяйки, но однажды Маша мечтала превратить его в собственный шедевр и показать всему миру.
В своих печальных думах, нависая с мечтательным выражением над холстом, Маша совсем замерзла, рисуя, она забывала про еду и про собственный комфорт. Она снова пошла в ванную, повернула кран и настроила воду по теплу, и села в ещё не набранную ванную. Горячая ванна была чуть ли не единственной радостью Маши. Было прохладно, ванна только набиралась, но она уже села в неё, и телефон лежал где-то на стиральной машине, а Маша устало уставилась на собственные ладони, спрятавшиеся между ног. Вдруг Маша вспомнила тот таинственный голос в туалете колледжа, кто-то звал её с собой, в ту странную тьму.
«Что же это было? Мне должно быть показалось, я так испугалась!»
– Уверяю тебя, это было по-настоящему, – раздался приятный, мурчащий голос.
– Кто здесь? – испуганно спросила Маша.
– Всего лишь кот, – ответил он.
На стиральной машине Маша увидела облизывающего собственную лапу кота с пышной тёмно-фиолетовой шерсткой. Он как будто искоса посмотрел на неё, и как будто улыбнулся белоснежными, но ужасно острыми зубами. А от его красных, почти алых глаз, Маша и вовсе потеряла голову и прижалась к влажной плитке.