Идея прогресса — вот главное, чему посвящены все ранние, да, пожалуй, и все последующие произведения Уэллса. Из множества проблем, притязавших в эти годы на первенство, он выбрал ту, которая действительно значила больше других.
Понятие прогресса — не из очень давних. Оно сформировалось по-настоящему только в восемнадцатом веке, и в том же веке выявилась достаточно сложная его диалектика. Является ли материальный прогресс верной гарантией прогресса в социальной и нравственной области? Этот вопрос поставил в 1750 году Жан Жак Руссо в своем «Рассуждении по вопросу: способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов» — и ответил на него отрицательно. Более того, Руссо обрисовал ситуацию, при которой материальный прогресс ведет к нравственному регрессу. Этот кажущийся парадокс становится законом в обществе, где на одном полюсе сосредоточено богатство, на другом — бедность, на одном могущество — на другом беззащитность, на одном власть — на другом рабство. Учение Руссо сделало его главным философом Великой французской революции. Прах его был перенесен в Пантеон, вожди революции пользовались его терминологией в своих речах. Но общество, созданное этой революцией, заставило снова поставить тот же вопрос и дать на него тот же ответ.
Молодой Уэллс был из тех, чей ответ прозвучал достаточно определенно.
Годы, проведенные в Лондонском университете, были посвящены не одной только науке. Уэллс не придумал еще термина «роман, вобравший в себя всю жизнь», но сам с юношеской страстностью стремился словно бы вобрать ее всю в себя и жадно впитывал все, что могло помочь ему в ней разобраться. А жизнь, с которой он столкнулся, требовала новых ответов. Королеве Виктории предстояло царствовать еще немало лет, но век высшей ее славы уходил уже в прошлое. Восьмидесятые годы поколебали устойчивое, респектабельное, с пышным фасадом здание викторианства. Оно стояло еще прочно, но в нем все чаще начинали звенеть стекла, шли трещины по потолку, отваливались куски штукатурки. Отлаженный десятилетиями механизм отношений между классами начинал давать перебои. Возникли новые профсоюзы, более широкие по составу, чем старые, и менее склонные к компромиссам. Оживилось стачечное движение. Во всей общественной жизни страны обнаружился сдвиг влево. И молодой студент Лондонского университета с восторгом приветствовал новые веяния. Он бегал на митинги, читал труды историков, философов, социологов, строил, наедине с собой, планы нового общества. На вопрос о политических убеждениях Уэллс с гордостью отвечал, что он социалист. Правда, характер своего социализма он в эти годы точно не определял, но это без труда можно сделать за него. Уэллс говорил впоследствии, что в Англии тех лет существовала любопытная разновидность социалистов — домарксовские социалисты, жившие после Маркса. К их числу легко отнести и самого Уэллса. Конечно, не все тут следует понимать буквально. Знакомство с марксизмом, хотя и поверхностное, не прошло для Уэллса бесследно. Но даже в периоды наибольшего интереса к Марксу он старательно, в каждом интервью, каждой своей работе отграничивал свои взгляды от марксистских. Уэллс действительно нисколько не марксист. Он мелкобуржуазный реформист, хотя порою и весьма радикального толка.
И все же интерес к социалистическим теориям исключительно много дал Уэллсу как художнику. Он помог ему достаточно ясно увидеть противоречия буржуазного общества и выйти в своих произведениях за его пределы, взглянуть на него со стороны, из будущего. Как говорил потом Уэллс, Маркс заставил его поверить, что буржуазное общество, однажды, в силу исторических закономерностей, возникнув, таким же путем — ведь историю не остановишь — уйдет в прошлое. Это убеждение придавало силу и масштабность критике Уэллса, углубляло его анализ.
В этом смысле Уэллс пошел дальше Хаксли. Если тот считал, что классовая борьба ослабляет человеческое общество перед лицом природы, и стоял за «союз труда и капитала», то Уэллс уже в первом своем романе показал, к чему может привести подобный «союз».
Мир, в который попадает Путешественник по Времени, не похож на наш. Человечество исчезло. Вместо него появились две породы полулюдей: прекрасные, но нежизнеспособные и невежественные элои и звероподобные, обросшие шерстью морлоки. Почему человечество постиг такой печальный удел? Путешественник (а он надеялся попасть в настоящую Утопию) так объясняет причины своего разочарования: «Это не был тот триумф духовного прогресса и коллективного труда, который я представлял себе. Вместо него я увидел настоящую аристократию, вооруженную новейшими знаниями и деятельно потрудившуюся для логического завершения современной нам индустриальной системы. Ее победа была не только победой над природой, но также и победой над своими собратьями-людьми».