Эта «победа над своими собратьями-людьми» состояла прежде всего в том, что «современная индустриальная система» была логически завершена. Были навеки закреплены отношения между классами, сами классы перестали быть категориями исторически преходящими. Сначала они приобрели кастовую стабильность, потом эти касты закрепились биологически. В этом обществе был достигнут своеобразный хакслианский идеал — труд и капитал выступали как союзники. Противоречия между ними исчезли. «… Человечество дошло до того, что жизнь и собственность каждого оказались в полной безопасности. Богатый знал, что его благосостояние и комфорт неприкосновенны, а бедный довольствовался тем, что ему обеспечены жизнь и труд. Без сомнения, в таком мире не было ни безработицы, ни нерешенных социальных проблем». Но — «за всем этим последовал великий покой». Человеческий разум «совершил самоубийство».
Конечно, Уэллс не верил, что капитализм проживет столько тысячелетий. Он потом говорил о «преднамеренности» пессимизма «Машины времени». В этом романе он выстроил искусственную логическую схему, которая должна была опровергнуть неприемлемые для него положения его глубоко почитаемого учителя. Уэллс использовал метод, который в позднейшей фантастике стал называться экстраполяторским, — каждая ситуация доводится до логического предела и тем самым выясняются скрытые от современников тенденции, уже сейчас в ней заключенные. Предложенный Уэллсом вариант будущего должен был служить критике настоящего.
Однако роман Уэллса представлял не только социологический интерес. Это было большое художественное открытие, предвещавшее целый пласт литературы двадцатого века. Именно после выхода этого романа писатели начинают изучать художественные возможности, которые представляют совмещение временных отрезков, подчеркнутое замедление или ускорение хода времени и т. п. Не приходится говорить и о том, сколько всевозможных, самой разной величины и конструкции «машин времени» появилось в научной фантастике. Их обилие отнюдь не случайно. Перенося героя по желанию в любую эпоху, эти «машины времени» придают художественную достоверность очень порою сложным философским построениям автора. «Машина времени» способствовала интеллектуализации литературы, насыщению ее социальными, политическими и мировоззренческими концепциями, а заодно и соответствующим преобразованиям в художественной форме.
Это был не просто умный — это был сильный роман. Сколь ни задана его концепция, все события подчинены собственной логике. Уэллс не описывает лишний раз давно всем известный мир. Он открывает новый — неожиданный, завораживающий своей необычностью, и потому же — пугающий. Мир незнакомый и вместе с тем выдающий свое происхождение от современности. Любая значимая ситуация или существо, нарисованные в «Машине времени» (да и в других романах Уэллса), это своеобразный «конечный вывод» из сегодняшнего положения дел. Морлоки и элои (как потом — марсиане в «Войне миров») возникли постепенно, на протяжении сотен тысячелетий, но они открываются взору героя почти мгновенно. Будущее естественно вырастает из настоящего, но потом вдруг, сразу, неузнанное, пугающее предстает перед ним.
«Машина времени» построена на резком перепаде понятий и образов. Привычное представление о Золотом веке контрастирует с явившейся Путешественнику картиной всеобщего вырождения, а созданный им для себя перед поездкой образ человека будущего, сумевшего сосредоточить в себе знания и опыт минувших веков, противостоит ничтожным элоям и звероподобным морлокам, встреченным в мире 802 701 года. И вместе с тем этот контраст лишен всякой нарочитости. Мир, нарисованный Уэллсом, живет своей жизнью. Он конкретен и убедителен.
Столь же полно живет собственной жизнью мир, описанный Уэллсом в «Острове доктора Моро», и столь же концептуален этот роман.
«Машина времени» поразила современников своей необычностью, но была ими принята. «Остров доктора Моро» был встречен взрывом негодования. «Мы чувствуем себя обязанными предупредить всех, кто привык сторониться противного и омерзительного, о том, с какого рода книгой им придется столкнуться… Эту книгу надо прятать от молодых людей, и ее будут избегать все, кто обладает хорошим вкусом, добрыми чувствами и не может похвастаться крепкими нервами», — писала лондонская «Таймс». Такова же была реакция и остальной прессы. «Остров доктора Моро» осуждали за жестокость, грубость, пессимистичность. Этот роман действительно не был «заглажен» соответственно викторианским вкусам и в известном смысле «выпадал из времени». Его могли бы по достоинству оценить либо читатели начала девятнадцатого столетия, современники романтической писательницы Мэри Шелли, роману которой «Франкенштейн» Уэллс многим обязан, либо современники Фриша, Дюренматта, Бонегута и других писателей нашего времени, широко использующих в своем творчестве так называемую «эстетику безобразного». Но существовала и еще одна причина — главная. Пессимизм нового романа Уэллса, за который его так осуждали, не был, конечно, глубже пессимизма «Машины времени». Зато он был злободневней.