Она по крайней мере не тратила попусту время, таращась в сад в надежде разглядеть мелькнувшего в кустах некоего человека! Рукописи, твердо напомнила я себе. Я здесь ради рукописей, а не ради мужчин.
И, получив полезный нагоняй, я оторвала взор от окна и решительным образом устремила его на густо исписанные страницы дневника Генриетты.
Глава четырнадцатая
Книжный магазин: гнездо шпионажа, интриг и мятежа.
— Вот! — объявила Пенелопа. — Ты снова сделала это.
Генриетта, просматривавшая новые поступления в книжном магазине Хетчердса, очнулась от грезы, участниками которой были Майлз, белый конь и она сама в прелестном, ниспадающем свободными складками платье.
— Сделала что?
Она оторвалась от книг, которые перебирала, и посмотрела на подругу, взиравшую на выставленные романы, словно коварная сводная сестра, сошедшая с их страниц. В двух шагах от них Шарлотта углубилась в новинки из Франции, обещавшие эффектные истории о любви и интригах. Хм, любовь. Интриги. Майлз. Губы Генриетты изогнулись в тайной ухмылке.
— Ха! — Пенелопа указала на нее пальцем, отчего ее ридикюль качнулся в сторону Генриетты как призванная калечить средневековая булава на цепи. — Эта… улыбка. Ты все утро так улыбаешься.
— В самом деле?
Генриетта сделала вид, будто не понимает, о чем говорит Пенелопа. Взяла наугад книгу и принялась лениво перелистывать страницы.
Не все утро. За завтраком она была предельно сдержанна и лишь разок неподобающим образом крутанулась в верхнем коридоре, что не считается, поскольку никто ее не видел.
Минувшей ночью Генриетта уехала от Мидлторпов рано, с порванным рукавом — как получилось, что рукав порвался, осталось тайной для почтенных леди в дамской комнате. Им не в первый раз доводилось видеть юных девушек, прибегавших сюда с пострадавшими подолами, но редко с порванными рукавами — и в столь же раздерганном состоянии. Ничего не оставалось, как рано лечь спать и надеяться, что плохое настроение в конце концов улетучится. Если сон умеет сматывать нити с клубка забот[27], он, естественно, может унести с собой приступ дурного настроения. Она отправится в постель, сказала себе Генриетта, а когда проснется, мир вернется в покойную, знакомую колею и все снова будут счастливы.
Только одно мешало осуществлению данного плана. Заснуть она не могла. Каждый раз, когда Генриетта закрывала глаза, перед ней, как на яркой панели, вставал Майлз. Майлз ухмыляющийся. Майлз, жующий печенье. Майлз, танцующий с Шарлоттой. Майлз, расплескивающий лимонад.
Майлз, наклонившийся достаточно близко для поцелуя.
Генриетта попробовала лежать с открытыми глазами, но это оказалось даже хуже — ведь открытые глаза означали бодрствование, а бодрствование означало размышления, а имелось много такого, о чем Генриетта изо всех сил старалась не думать. Например о Майлзе, катающемся с маркизой, или — еще хуже — о том, почему, скажите на милость, ее так задевает, что Майлз катался с маркизой? В конце концов, никакого личного неудобства катание с маркизой Генриетте не доставляло. Назавтра в шесть часов у нее был назначен урок с синьором Маркони, что убедительно препятствовало ее дневной прогулке с Майлзом, а значит, она не смогла бы поехать с ним, даже если бы захотела.
Но ей все равно не хотелось уступать свое место на прогулке маркизе.
Генриетта застонала и перевернулась на живот, ненароком придавив Зайку.
— Прости, прости, — торопливо зашептала она, поворачиваясь на бок и выдергивая из-под себя игрушечного зайца.
Зайка с упреком посмотрел на нее из-под обвисших тряпичных ушей.
— Я идиотка, — сообщила Зайке Генриетта.
Зайка спорить не стал. Он никогда не спорил. В этом обычно заключалось главное очарование Зайки как наперсника. Девушке иногда нужно немного безоговорочного согласия.
— Мне должно быть совершенно безразлично, с кем Майлз решит поехать на прогулку, — твердо сказала Генриетта. — Какая мне разница, кого он с собой возьмет? Мне нет до этого дела. Нет, есть.
Черные стеклянные глаза Зайки приобрели сардонический блеск.
Генриетта застонала.
Какой смысл спорить с неодушевленными предметами, если они выдвигают лучший аргумент, даже не произнося его?
Генриетта откинула одеяло и подошла к окну, за которым полная луна серебрила деревья в саду и отсвечивала в окнах соседних домов. Такая луна просто создана для любовных свиданий, тайных поцелуев в парке, для шепотом произнесенных нежностей. Где-то под этой же самой луной сейчас и Майлз… с маркизой? Играет в карты с Джеффом? Один в своих холостяцких апартаментах? Генриетта перестала притворяться перед собой, что ей это не важно. Важно. Она не знала точно почему, но важно.
27
Перефразированные слова леди Макбет, У. Шекспир «Макбет» (1606), акт II, сцена 2; пер. Б. Пастернака.