Эдгар Аллан По
Маска Красной Смерти
Красная смерть давно уже опустошала страну. Никогда еще не бывало такой ужасной, страшной чумы. Предвестниками ее была кровь, — алая, страшная кровь. Болезнь начиналась острой болью, внезапным головокруженьем и переходила в кровотечение из всех пор. Затем следовала смерть. Красные пятна, появлявшиеся на теле и преимущественно на лице и на руках, исключали жертву из человечества и лишали ее всякой помощи и сочувствия. Наступление, развитие и конец болезни длились не более получаса.
Но принц Просперо был человек счастливый, предприимчивый и находчивый. Когда во владениях его население наполовину перемерло от чумы, он пригласил около тысячи друзей, храбрых и веселых рыцарей и придворных дам, и с ними удалился в один из своих укрепленных замков. То было громадное и великолепное здание, чисто царской постройки, эксцентрического, но вместе с тем грандиозного вкуса. Высокая и толстая стена окружала его. В этой стене были железные ворота. Царедворцы, войдя в замок, заложили ворота массивными запорами, потому что решили замкнуться от внезапного вторжения внешнего отчаяния и бедствий. Замок был с избытком снабжен провизией. Благодаря такой предусмотрительности, царедворцы могли не обращать внимания на заразу. Внешний мир мог устраивать свои дела, как ему угодно. А между тем не безумно ли было огорчаться или думать о чем-нибудь? Принц позаботился о средствах доставлять удовольствие. У него были и шуты, и импровизаторы, и танцоры, и музыканты, и вино. В замке были все эти хорошие вещи и безопасность; вне его — Красная Смерть.
В конце пятого или шестого месяца заключения, когда чума свирепствовала в стране еще с большей силой, принц Просперо оповестил своих друзей о маскераде.
Что за сладострастную картину представлял этот маскерад! Сначала я опишу вам залы, в которых он давался. Их было семь, — чисто царская амфилада. Во многих дворцах залы идут прямой перспективой, так что глаз может видеть их с одного конца до другого в отворенные двери. Тут же было совершенно иначе, как и следовало ожидать от странного и причудливого вкуса принца. Залы были расположены так неправильно, что из одной залы невидно было другой. По правую и по левую руку, посреди каждой стены, возвышалось высокое и узкое готическое окно, выходившее в коридор, следовавший за неправильностями залы. Стекла окон гармонировали с обоями стен. Западная зала, например, была голубого цвета и стекла окон были голубые, вторая зала была обита пурпуровыми обоями и стекла окон были пурпуровые. Третья была совершенно зеленая и окна тоже зеленые. Четвертая оранжевая с оранжевыми окнами, пятая белая, шестая лиловая. Седьмая зала была вся обита черным бархатом, не исключая и потолка. Ковры были тоже черные. Но в этой комнате цвет окон не соответствовал драпировке. Окна были красные, кровавого цвета.
Ни в одной из этих семи зал, с излишеством убранных золотом, не видно было ни ламп, ни канделябр. Никаких свечей не было в этом длинном ряду зал. Но в коридорах, окаймлявших их, против каждого окна возвышался громадный треножник с целым костром огня, ослепительно освещавшего через цветные окна. Такое освещение придавало фантастический характер залам. Но в восточной зале, черного цвета, свет, проходивший через красные стекла и падавший на черный бархат, придавал ей еще более мрачный вид и освещал лица смельчаков, входивших в нее, таким зловещим цветом, что весьма немногие из танцующих заглядывали в эту очарованную комнату.
У восточной стены той же черной залы возвышались громадные стенные часы из черного дерева. Маятник их качался с глухим, тяжелым, монотонным постукиванием; и когда минутная стрелка обходила кругом циферблата и надо было бить часам, из железных легких машин вырывался звук звонкий, ясный, густой и необыкновенно музыкальный, но такой пронзительный, что музыканты всякий раз принуждены были останавливаться и дожидаться окончания боя. В таких случаях танцующие прерывали танцы, и минутное замешательство пробегало по всему обществу. Во время боя часов бледнели даже самые беззаботные и веселые рыцари… Когда замирал последний звук, общество снова оживлялось, музыканты, улыбаясь, глядели друг на друга, как бы желая сказать, что вперед этого с ними не случится, а через шестьдесят минут начиналось то же волнение, и то же смущение овладевало веселым обществом.
Несмотря на все это, празднество было веселое. Вкус у принца был совершенно особенный. Он верно умел распределить цвета и ненавидел моду. В его вкусе было что-то смелое, дикое и варварское. Многие считали его сумасшедшим. Но царедворцы чувствовали, что это неправда. Стоило его послушать, повидаться с ним, чтобы увериться, что он с ума еще не сходил.