Сам же Игорь уже на второй-третий день почувствовал, что тоже… не возражает. Кристина, в отличие от многих маминых протеже, не требовала угостить ее мороженым, не задавала провокационных вопросов, не прижималась настырно. Вот честное слово! Как будто Игорь – не вожделенный для любой приезжей девицы обладатель паспорта с московской пропиской, а просто знакомый парень, который идет рядом.
О Громове он в своих шутках и прибаутках поначалу и вовсе не заикался. Хотя ломал голову: почему Мотька сам «свою» девушку не провожает? Но – не спрашивал, опасаясь нарушить хрупкое равновесие.
Дней через несколько Кристина сама обмолвилась, что Громов занят до самого вечера:
– После лекций подрабатывает – пробирки в лаборатории моет. Или клетки в виварии чистит, не знаю точно. Вроде как родители не могут его карманные расходы финансировать, вот он и привык еще со школы себя обеспечивать: В последних классах на почту устроился, телеграммы и всякое такое под подпись разносить. А теперь вот в лабораторию в нашу.
Почему-то Игорь почувствовал что-то похожее на обиду. Как будто Громов ему вызов бросал, что ли. Нет, не было ничего обидного в том, что Мотьке захотелось иметь собственные карманные деньги. Но ведь он даже не заикнулся! Друг, называется!
Впрочем, это была неплохая тема для болтовни.
Игорь начал – так весело, как он отлично умел – рассказывать о школьных годах Матвея. Весело, с шуточками и прибауточками, по-доброму подсмеиваясь над слегка недотепистым приятелем. Как Игорь пытался оторвать его от вечных книжек, вытащить куда-нибудь, а тот упирался…
– Может, потому что ему было неловко, когда я за него платил? Вот балда! Разве мне жалко? Ну если у меня есть что-то, а у друга не хватает, разве я не поделюсь? Это ж не одолжение какое, а… Иначе какая дружба? – Игорь пожал плечами. – А может, и не в одолжениях дело. В конце концов, от конфет-то он никогда не отказывался, – он хмыкнул, как будто вспоминая. – У нас дома всегда конфет навалом было – и в вазе насыпаны, и коробки на шкафу стояли. Маме вечно дарили и отцу почему-то. Никакая семья столько сладостей съесть не в состоянии. Мама даже пошучивала: мол, что-то приятель твой давненько на чай не приходил, смотри, сколько конфет накопилось, пропадают просто. Потому что Мотька мог за чаем, не глядя, вазу опустошить. Ну или коробку запросто оприходовать, а то и две. Мама моя очень его за это любила.
– Ты его Мотей называешь? – слегка нахмурилась Кристина.
– Да ну, не часто, – отмахнулся Игорь. – Но как-то ведь надо? Какие еще от Матвея уменьшительные?
– А от Игоря?
– Ну… – Он пожал плечами. – Тоже, в общем, не навалом. Ну… Гарик… Гоша… О! В первом, кажется, классе меня Игогошей дразнили. Можешь меня Игогошей называть, я не обижусь, наоборот, очень весело, – он довольно похоже изобразил лошадиное ржание. – Так что, по-моему, Мотя – вполне нормально.
– Да нет, я ничего такого не имела в виду, – Кристина как будто смутилась. – Ему даже подходит. Значит, он и в школе такой же был?
– Какой – такой? – Игорь сделал вид, что не понял, хотя внутри все аж запело – кажется, его стратегия срабатывала самым лучшим образом.
– Ну… такой. Зацикленный.
– А, на учебе-то? Ну да.
Через полторы-две «пешеходные» недели небеса разразились настоящим ливнем, и Игорь решил: пора.
Когда Кристина вышла после занятий на институтское крыльцо, Игоря там не обнаружилось. Девушка несколько растерянно обвела взглядом залитый серым потоком тротуар, подняла глаза к грохочущему небу…
Привычка – великая вещь, удовлетворенно отметил Игорь, лихо подкатив к воротам и распахивая пассажирскую дверь:
– Прошу, мадемуазель!
Кристина как будто растерялась. Не так, как пять минут назад, когда она обводила взглядом залитую дождем улицу, ища – и не находя ставшего привычным «объекта». Та растерянность была с явным оттенком недоумения. Теперь же в ней отчетливо сквозило смущение:
– Я… не знала… неудобно…
О эти провинциальные барышни! Неудобно, подумать только!
– Предпочитаешь передвигаться вплавь? – усмехнулся Игорь.
После секундного колебания она все-таки нырнула в сухое автомобильное нутро.
Ха, торжествовал Игорь. Кто бы сомневался!