Вот так, ни о чем и обо всем, они проговорили часа полтора. Потом Ольга вдруг взглянула на часы, охнула испуганно, заторопилась:
– Ой, мне пора-пора-пора! Я и не думала, что уже столько времени…
Матвей долго потом вспоминал эту случайную встречу. Вроде пустяк, и ничего в бессвязной болтовне не было важного. А он вспоминал и вспоминал. Как будто важное – было.
Ну во всяком случае двигаться дальше стало как-то легче – как будто второе дыхание открылось, что ли? Или третье уже?
История с ограблением, стоило пересказать ее Ольге, стала казаться не подлой, а почти смешной. И перевод из начлабов в простые сотрудники тоже уже не выглядел так унизительно. Скорее уж наоборот: от административных дрязг избавился, стало гораздо больше времени и сил на ту работу, которая, собственно, только и заслуживает этого названия. В общем, спасибо Стасу, подтолкнул.
Впрочем, Карену тоже спасибо. Да, в том, как тот вывел Матвея «за скобки», было что-то особенно гадкое. Как ему… как он…
Нет. Стоп.
Всевозможные «как он мог» – мысли абсолютно неконструктивные. Ну да, Карен повел себя непорядочно. И что? Твоя-то совесть чиста, себя-то не за что упрекнуть. Хотя, если честно – есть за что. За то, что проморгал, прохлопал, был небрежен, поверхностен, слишком доверчив, пустил дело на самотек… Значит, нужно делать выводы, говорить «спасибо» за преподанный урок и двигаться дальше. Потому что упрекнуть себя есть за что – а вот совесть собственная все-таки чиста. В этом, как сказала бы бабушка Лара, не грешен. Чужие грехи, говорила она, перебирать нечего – не твоя печаль чужих детей качать.
Бабушка Лара умерла, оставив ему свою квартиру. Это означало, что деньги на жизнь и главное – на собственную работу теперь есть. Превратить квартиру в деньги – это, конечно, не то же самое, что мешок картошки продать – но, в конце концов, любое жилье что-то стоит. И явно побольше мешка картошки.
Правда, Алла, к которой Матвей обратился, чтобы «превратить квартиру в деньги», цену ему выставила, что называется, ниже плинтуса. Но он даже не пытался спорить, даже не подумал, что можно другие варианты поискать. Точнее, подумал… и не стал. Деньги требовались срочно. После кареновского «кульбита» нужно было опять начинать все с нуля. Впрочем, не с такого уж и нуля, если вспомнить, что главное богатство, которое мы в жизни накапливаем, – это опыт.
Нужно было работать. Опять до изнеможения, до мушек в глазах, до бессонницы…
Зачем Матвей тогда позвонил Ольге?
Кажется, хотелось убедиться, что хоть у кого-то – все в порядке. Что она со своим начальником благополучно поженились, наконец, нарожали кучу детей, и в доме у них шумно, тепло, и мирно пахнет пирогами и общей любовью.
На работу позвонил – дома же семья, дети, неловко как-то. Ему, помнится, сказали, что Копылова уже ушла, и он зачем-то потащился к конторе, где она работала – неужели хотел на входе перехватить? Зачем?
Возле здания, где располагалась Ольгина контора, шумел и переливался рынок. Так называемый «оптовый». Явление нового времени. Торговали там вполне в розницу, но по якобы оптовым ценам. Впрочем, почему «якобы». Мать говорила, что на «оптушке» затариваться продуктами и впрямь дешевле.
Матвей постоял немного возле «конторы», глядя то на выкрашенные унылой сизой краской оглушительно хлопающие двери, из которых текла жидкая струйка расходящихся по домам сотрудников, то почему-то на ворота «оптушки», сквозь которые сразу в обе стороны текла мрачноватая человеческая река – куда больше, чем из «конторских» дверей.
И тут вдруг увидал ее. С двумя потертыми матерчатыми сумками – у матери было три таких: две из старого плаща, одна из покрышки сломанного зонтика, одна из которых бугрилась чем-то вроде картошки, из другой торчала, точнее, уныло свешивалась какая-то жухлая зелень.
Зачем он подошел? Развернулся бы и пошел своей дорогой. Правда, своей дороги у него в это время как раз и не было, но это не важно. К чему навязываться работающей, явно семейной, погруженной в думы о домашних делах женщине?
Все-таки он подошел. Перехватил сумки – тяжелые – зашагал рядом…
Оказалось, что дела у Ольги совсем не так хороши, как он надеялся. Слушая ее печальную, донельзя банальную историю, Матвей почему-то чувствовал себя виноватым. Как будто Ольгины беды – из-за него. Это, наверное, было глупо, но чувствовал он именно так.