Она переключила внимание на цветы. Особенно много было роз и орхидей. К большинству букетов прилагались записочки. По-видимому, много мужчин аристократического происхождения ценят хорошее пение — по крайней мере, хорошее пение, исходящее от девушки столь хорошенькой, как Кристина.
Агнесса разобралась с цветами па ланкрский манер, что означает: берешь в одну руку горшок, в другую — букет, после чего с силой суешь одно в другое. Единственная хитрость — не перепутать, что во что вставляется.
Последний букет был самым маленьким и обернутым в красную бумагу. Записка отсутствовала. Сказать по правде, и цветы тоже.
Кто-то просто-напросто завернул в бумагу полдюжины потемневших и шипастых розовых стеблей, после чего, непонятно с какой целью, сбрызнул их духами. Запах был мускусный и довольно приятный, но все равно шутка дурного тона. Агнесса швырнула стебли в мусорную корзину, задула свечу и принялась ждать.
Она и сама не могла с уверенностью сказать, кого или чего именно.
Через пару минут Агнесса заметила, что мусорная корзина засветилась — легчайшим флуоресцентным свечением, будто от светлячков, но все равно засветилась.
Перегнувшись через край кровати, она заглянула в корзину.
На мертвых стеблях раскрывались розовые бутоны, прозрачные как стекло, видимые только благодаря свечению на каждом лепестке. Они мерцали словно болотные огоньки,
Агнесса осторожно извлекла букет из корзины и принялась нащупывать во мраке пустую вазу. Нашла не лучшую, но и эта сойдет. А потом девушка просто сидела и смотрела на призрачные цветы, пока не…
…Пока кто-то не кашлянул. Она дернула голо вой и поняла, что уснула.
— Госпожа?
— Господин?!
Голос звучал мелодично и грозил вот-вот сорваться на пение.
— Слушай внимательно. Завтра ты поешь партию Лауры в «Мистере Ха». У нас полно работы. Одного вечера тут явно маловато. Большую часть времени мы потратим на арию из первого акта.
Послышался короткий отрывок мелодии, исполняемой на скрипке.
— Сегодня вечером ты выступала… хорошо. Но есть арии, над которыми еще надо поработать. Будь внимательна.
— Это ты прислал розы?!
— Они тебе понравились? Эти розы расцветают только в темноте.
— Но кто ты?! И не твое ли пение я слышала только что, на сцене?!
На мгновение воцарилось молчание.
— Мое. А потом:
— Итак, давай повторим роль Лауры из «Мистера Ха» — он же «Мастер Маски», он же, как его называют простолюдины, «Человек с Тысячью Лиц»…
Когда на следующее утро ведьмы явились к Козлингеру, то обнаружили на лестнице очень большого тролля. Тролль сидел, положив на колени дубинку, и, когда ведьмы попытались пройти мимо, предостерегающе вскинул ладонь размером с лопату.
— Туда никому нельзя, — предупредил он. — У Козлингера собрание.
— И сколько это собрание продлится? — осведомилась матушка.
— Обычно у господина Козлингера как собрание начнется, так до вечера и не кончается.
Матушка с уважением посмотрела на тролля.
— И давно ты в издательском деле? — спросила она.
— С утра, — гордо ответил тролль.
— Господин Козлингер ваял тебя на работу?
— Угу. Пришел в наш Каменоломный переулок и выбрал меня. Этот работник, говорит, словно создан для… — Брови тролля искривились, пока он пытался припомнить незнакомые слова. — Для стремглав развевающего издательства мирового масштаба.
— И что именно ты делаешь?
— Сижу.
— Прошу прощения, — отодвинув матушку, нянюшка протолкнулась вперед. — Этот тип почвы я везде узнаю. Ты ведь с Медной горы, что в Ланкре?
— И что?
— Мы тоже из Ланкра.
— Правда?
— Это матушка Ветровоск собственной персоной.
Тролль недоверчиво улыбнулся. Лоб у него опять пошел глубокими расселинами. Охранник перевел взгляд на матушку.
Она кивнула.
— Та самая, которую ваши парни зовут Ааоограха хоа, — уточнила нянюшка. — Та, От Которой Лучше Держаться Подальше.
Тролль уставился на свою дубинку, словно бы всерьез раздумывая, не забить ли себя до смерти.
Матушка похлопала по покрытому лишайником плечу.
— Как тебя зовут, дружок?
— Карборунд, госпожа, — пробормотал он.
Одна нога у него вдруг запрыгала от мелкой дрожи.
— Нисколечко не сомневаюсь, что здесь, в большом городе, ты хорошо устроишься, — сказала матушка.
— Вот-вот, так почему бы тебе не пойти и не начать устраиваться прямо сейчас? — подхватила нянюшка.
Тролль ответил ведьмам благодарным взглядом — и был таков. Он так торопился, что не стал даже тратить время на то, чтобы открыть дверь.
— Они и в самом деле так меня называют? — задумчиво произнесла матушка.
— Э-э. Да. — Нянюшка ущипнула себя за ногу, чтобы не ухмыляться особо широко. — Само собой, это у них признак уважения.
— О.
— Э…
— Ты же знаешь, я всегда старалась ладить с троллями.
— Ну да.
— А гномы? — продолжала расспрашивать матушка, очень смахивая на человека, который вдруг обнаружил фурункул и не может удержаться, чтобы не поковырять его. — Они меня тоже как-то называют?
— Пошли, посмотрим, на месте ли господин Козлингер, — бодро предложила нянюшка.
— Гита!
— Э-э… ну… По-моему, они тебя кличут К'ез'рек д'б'дуз.
— И что это значит?
— Э-э… Эту Гору Лучше Обходить Стороной, — ответила нянюшка.
— О.
Весь путь вверх по лестнице матушка была не характерно молчалива.
Нянюшка не стала утруждать себя стуком к дверь. Повернув ручку, она тоненьким голосом окликнула:
— Эге-ге-ей, господин Козлингер! Это опять мы, как вы и думали. О, будь я на твоем месте, я бы не стала пытаться вот так выходить через окно — ты ведь на третьем этаже, а с таким мешком денег лазить по карнизам очень неудобно.
Бочком перемещаясь вдоль плинтуса, Козлингер шмыгнул обратно за свой огромный стол, очевидно надеясь, что эта ненадежная преграда хоть чуть-чуть защитит его от ведьм.
— А разве на лестнице нет тролля? — спросил он.
— Он решил порвать с издательской карьерой, — объяснила нянюшка. Усевшись, она улыбнулась ему во весь рот. — Ты ведь уже приготовил для нас деньги?