– Обнимите меня, Фоска, – сказала старуха и раскрыла объятия. – Для одной ночи я наозоровала довольно много. Благословляю вас, дитя.
– Спасибо, – прошептала сквозь слезы Фоска. – Я буду вам вечно благодарна!
– Чепуха, – фыркнула старуха. – Не теряйте времени на разговоры. Выходите на улицу. Поскорей.
Фоска поклонилась, и донна Розальба покинула комнату. Вошел Раф с охранным свидетельством в руке.
– Возьмите мою гондолу, – сказал он. – Гвидо, видно, крутится где-то здесь… Он никогда далеко не отходит. Они вас не остановят, но если возникнут вопросы, покажите им это.
Она взяла документ.
– Паоло, ты знаешь Гвидо? – спросила она сына. Мальчик нетерпеливо кивнул. – Беги и скажи, чтобы он приготовил гондолу. Но о папе не говори никому. Ты понял?
– Да, мама. – Он с любопытством взглянул на Рафа, а потом на мать. – Я тоже поеду с вами?
– Да, милый. Оставайся с Гвидо, пока мы не придем. – Он уже пошел, но потом вспомнил о хороших манерах. – До свидания, синьор, – сказал он Рафу и выбежал из комнаты.
Глаза Рафа подозрительно блестели. Он резко отвернулся от Фоски и медленно подошел к окнам. Он стоял там, повернувшись к ним спиной, пока Фоска помогла Алессандро встать и набросила ему на плечи плащ, который прикрыл его почти до колен. Она накинула плащ себе на плечи и обняла Лоредана за талию.
– Я не нуждаюсь в помощи, – запротестовал он. Она промолчала, но руку не убрала. Он тяжело оперся на нее, и они медленно двинулись из комнаты.
– Минутку подождите, – резким голосом сказал Раф. Они остановились и взглянули на него. Он подошел к стоявшему у стены столу и выдвинул ящик. – На всякий случай возьмите их с собой. Они отличные и заряжены. – Он вынул из ящика пару дуэльных пистолетов и отдал их Фоске, которая в ужасе отпрянула. Но Алессандро кивнул, взял их и засунул за пояс. Раф не отрываясь смотрел на Фоску. – До свидания, Фоска. Да пребудет с вами Бог!
Ее глаза наполнились слезами.
– И с вами, Рафаэлло. Спасибо.
Она и Алессандро вышли в темный коридор. Раф закрыл за ними дверь. Он долго стоял неподвижно, а потом вышел на балкон, нависший над Большим каналом. Через несколько минут он увидел гондолу, выскользнувшую из узкого канала справа от дворца и завернувшую в главное русло. На ее носу развевался французский трехцветный флаг. Раф увидел в центре лодки две закутанные в плащи фигуры, но знал, что с ними есть и третье существо, поменьше. Он наблюдал за гондолой, пока та не повернула на юг в сторону канала Гвидекка и материка, а затем скрылась. Раф вернулся в комнату.
Он стоял над остатками празднества. Он взял бокал Фоски, мгновение смотрел на него, а затем со всей силы швырнул в темный угол комнаты. Ярость овладела им. Громко ругаясь, Раф сбросил стоявшие на столе предметы. Осколки хрусталя и фарфора с дребезгом разлетелись по мраморному полу. Он тяжело опустился в кресло и склонился вперед, положив голову на руки.
В такой позе его застала через полчаса ворвавшаяся в комнату Лиа. Она явилась прямо из театра и была в костюме Эвридики: короткой греческой тунике, оставлявшей одно плечо обнаженным, балетных лайковых туфельках и легком палантине.
– Вы все еще здесь! – воскликнула она. – Я слышала о побеге и пожаре, я заволновалась… искала вас повсюду! – Она подбежала к Рафу. – С вами все в порядке? Знаю, вы не хотите, чтобы я сюда приходила, но сегодня я должна была прийти! – Она озабоченно оглянулась вокруг и увидела лежащую на полу шпагу. Потом опустилась на колени рядом с Рафом и заметила на его рубашке пятно крови. – Он был здесь? Вы ранены! Боже мой, Раф!
Он медленно встал. Она тут же поняла, что его рана была незначительной и даже не кровоточила. Но его лицо было искажено усталостью и горем. Она так переволновалась и устала, что чуть не упала и схватилась за подлокотник кресла.
– О, все в порядке, – пробормотала она. – Слава Богу!
– Он ушел, – мрачно сказал он.
– Ушел? Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, сбежал?
– Я отпустил его. И ее тоже. Они оба ушли. Вместе с мальчиком.
– Вы разрешили ему… Раф, вы отпустили его? И Фоску?
Раф утомленно кивнул и закрыл глаза. Его охватили грустные размышления.
Лиа уставилась на него, все еще не веря, ощущая боль его печали, тяжесть его потери. Но внезапно ее душу охватил восторг и ликование, и она почувствовала, что не в состоянии скрыть их.
– Ушли! – воскликнула она, поднимаясь с колен. – Они ушли! Оба… ушли! – Она начала смеяться, откинув назад голову, размахивая руками. – Ушли! – словно безумная повторяла она. – Не могу поверить. Это поразительно, невозможно! Чудо! Я чувствую… будто солнце взошло ночью. Будто я восстала из мертвых. Ушли! О Боже, благодарю тебя, Боже! Бога евреев, Бога христиан и всех остальных… Благодарю!
Она и смеялась, и плакала, и танцевала в холодной, темной комнате. Мужчина, сидевший за порушенным столом, не смотрел на нее. Она становилась на носки и высоко прыгала, витала и вращалась в воздухе, подобно чайке, как ее и прозвали.
– Взгляните на меня. Посмотрите! – шептала она. – Я свободна, свободна! Мир прекрасен. Сегодня ночью мир прекрасен! Этот удивительный, прелестный старый мир. Нет, не старый. Он новый, он наш. Ваш мир, мой мир, наш! Больше нет знати… долой знать! – Она бросилась к Рафу и порывисто обняла его. – Посмотрите на этот дом, этот дворец! – весело кричала она. – Раф Леопарда, еврей-бунтовщик из гетто, сидит в самом центре дворца Лореданов. И я, Лиа Габбиана – ничтожество, мусор из помойных ям Неаполя и Венеции, никогда и никому не принадлежавшая в жизни, – я тоже здесь! Ха-ха! Два незаконнорожденных ублюдка, Раф, вот кто мы такие. Два ублюдка, а Венеция наша! Наша! Это и есть настоящая свобода. И счастье, и любовь.
Глубокая печаль овладела Рафом, он уронил голову на грудь. Лиа села на подлокотник его кресла и прижала его голову к своей груди. Его лицо покрылось потом и напоминало маску, олицетворяющую поражение.
Она стала нежно успокаивать его.
– Ну же, Раф, Рафаэлло, – тихо мурлыкала она. – Мой несчастный любимый. Грустно, конечно, грустно быть одному. Бедняжка!
Застонав, он крепко обхватил ее за талию и прижался к ней.