Я сама не заметила, как медленно начала приближаться к машине с сидящим на ней подростком. Димыч, естественно, шёл за мной.
Вместо того чтобы стать пьяным, мальчишка на глазах становился всё более жёстким в своих движениях, а гиены смотрели на него, скалясь, и будто чего-то ждали.
Ярко-синее сияние пропало в глазах, осталось лишь жутковато-алое, с еле уловимым всплеском коричневого. Он сел поудобней, не сводя глаз с потока машин, которые словно гонялись друг за другом, объезжая развалины старого цеха. Потом негромко сказал что-то, не глядя вниз, но явно обращаясь к гиенам. Один из них протянул ему газовую зажигалку, предварительно щёлкнув ею. Мальчишка, не глядя опять-таки, взял её снизу, чтобы не обжечься о пламя. Гиены внизу застыли, обернувшись к развалинам, и на их лицах появилось отчётливое выражение нетерпеливого ожидания.
Мальчишка ничего не делал, только держал в руках зажигалку и смотрел на машины и мотоциклы, чуть приоткрыв рот, слегка раскачиваясь, словно задумался о чём-то... И внезапно всем телом дёрнулся вперёд, будто собираясь спрыгнуть. При том ощерился, словно дразня кого-то...
Мы обернулись, как ужаленные, на грохот.
Ситуации полностью не поняли, но одна из машин, мчавшихся на скорости параллельно остальным, вдруг вильнула бешеным виражом - и врезалась во встречную. Та резко буквально отпрыгнула, перегородив тем самым дорогу следующим за нею. Байкера, несущегося вплотную за ней, как пушинку, откинуло в сторону. Закричали все, когда одна за другой машины начали взрываться, словно узлы на бикфордовом шнуре. В секунды упорядоченная гонка по кругу превратилась в разрушительный огненный ад!
Мы чуть не подпрыгнули, заслышав гогот за спинами. Гиены ржали, жадно глядя на грохочущие взрывы и взвивающийся к чёрным небесам огонь.
А пьяный мальчишка, на которого сейчас никто не смотрел, вскинул руку с зажигалкой - и развалины, чьи фрагменты мелькали в беспорядочном огне, неожиданно вспыхнули гигантским факелом! Как будто внутри стен оказалась громадная чаша с бензином! Стоявшие близко к старому цеху, люди оказались в ловушке. Языки пламени, мотаемые ветром в разные стороны от здания, не давали спрятаться от огня пылающих машин, а последние в свою очередь не давали возможности отбежать от опасных стен... Такого ада мне ещё не приходилось видеть...
Заворожённые огненным ужасом, честно говоря - впавшие в ступор, мы с Димкой чуть не подпрыгнули, когда на нас со стороны надвинулась чёрная лакированная громада машины. Мы отбежали чуть дальше, но всё ещё оставались в пределах слышимости тех, кто стоял рядом с машиной, на крыше которой визжал пьяный (теперь уже точно пьяный, потому что неистовствовал он, будто безумный берсерк) мальчишка, потрясая огнём зажигалки.
Из появившейся машины выскочил ещё один приживала - постарше тех, кто приехал с подростком. Он, ругаясь сквозь зубы, чуть не обжёгшись о зажигалку, сдёрнул того, заливающегося сумасшедшим смехом, с крыши и втолкнул в салон своей машины, назад. После чего зарычал на молодых гиен, а те только огрызались на него, но явно не смели пререкаться по-настоящему.
Я не выдержала и снова подошла поближе, даже не пытаясь снова смотреть на огненный ад за спиной. Расслышать, что именно они говорят - не сумела, разве что в паузе среди треска и криков прозвенели жёсткие слова:
- Как что? Выбросить!
Захлопали дверцы машин всех гиен, которые уселись по своим местам и с явным сожалением собирались уезжать. Поняв, что больше ничего не услышать, совершенно растерянная, я обернулась к кошмару, который постепенно утихал, потому что многие из тех, кто оставался с краю и не принимал участия в гонке, бежали с машинными огнетушителями к огненной свалке, а кто-то отчаянно кричал в свой мобильник, вызывая скорую и пожарных. Слава Богу, взывающих о помощи было много!
Сжимая кулаки, Димка отчаянно смотрел вслед уезжающим гиенам. А моё сердце вдруг дёрнулось. Я схватила брата за руку.
- Димыч, надо проверить кое-что...
И повела его, послушного от осознаваемой беспомощности, к кустам, возле которых стояли машины гиен. В выплесках огня я посмотрела край с высокими травами, потом побрела чуть дальше, к деревьям. Место я знала, помнила, что дальше - овраг, а внизу - бьёт ключ, из-за которого сюда приезжают люди, потому что, говорят, вода здесь чистейшая... Димка брёл за мной, но часто оборачивался на пламя, которое с переменным успехом то взлетало к небу, то немедленно пригибалось...
- Нашла! - выдохнула я, бросаясь вперёд, как только новый выброс огня осветил кусты впереди.
- Что? - мгновенно развернулся Димыч. И поспешил ко мне, присевшей на корточки. А дошёл - втянул воздух сквозь зубы: я сидела перед неподвижным телом девочки с невероятно седыми волосами, которые поражали даже в темноте, постоянно взрывавшейся тревожным жёлтым светом...
Четвёртая глава
Меня замутило. За спиной погибли и продолжали умирать люди, но... я их не видела, я только знала, что они остались там, в горящих перекорёженных машинах, которые уже не сталкивались, но продолжали взрываться. Но вот она лежит - девочка, подпись к которой продолжала звучать в ушах властным: "Как что? Выбросить!" Лежит вот, рядом - только руку протяни и коснёшься её тела. И хотелось выть от тоски, оплакивать этот ужас, реальный и видимый... И эти седые волосы - девочки лет двенадцати, лицо которой, и неожиданно детское, и в то же время окаменелое, и в отсветах близких огней, будто в далёком погребальном костре, бледно-белое, - заставляли сжиматься сердце больше, чем мысль о десятках жизней, пропавших там, у развалин.
Рука машинально потянулась убрать мелкий листочек, прилипший под закрытым глазом... И кончики пальцев будто обожгло горячечным теплом кожи.
- Димка, она живая! - ахнула я.
Брат, стоявший тут же, тяжело дыша, вздрогнул.
- Лидка, Лид, а её не?.. - он запнулся, страшась произносить жуткое слово.
Я нерешительно и с содроганием провела ладонью по спортивным брючкам найдёныша ниже пояса, и облегчение хлынуло такое, что я мгновенно вспотела.
- Нет, Димка, нет! Всё нормально...
Брат тут же присел рядом и склонился к девочке, пытаясь разглядеть лицо. Быстро выпрямился.
- Фу, от неё воняет...
Приоткрытый рот девочки и в самом деле источал настоящий смрад, причём очень знакомый. Поморщившись и отвернувшись, я недолго ломала голову, что с ней. Вспомнила пьяного подростка. Ясно. Узнала вонь. Её тоже напоили.
Но раз её напоили, как того мальчишку, значит, она тоже...
- Несём к ручью, - отдышавшись, скомандовала я. - Надо влить в неё чистую воду. Судя по Лене, вода должна помочь. Помнишь, ты ей минералку купил?
Мы поставили неожиданно лёгкое тело на ноги, а потом Димыч просто поднял девчонку под мышки, сцепив руки на её спине, а я осторожно положила её голову за его плечо - носом чуть ли ему не в затылок, а вялые руки за спину, будто девочка обнимала его в ответ. На руки взять её он не решился - слишком густо здесь росли кусты.
- Не тяжело? - забеспокоилась я.
- Угу, мешки таскать не тяжело, - проворчал братишка, - а тут тяжело должно быть? Нет, всё нормалёк! Тяжело - тоже... спросила...
Он шёл за мной, прокладывавшей путь вниз, в овраг, к ручью, и непрестанно бормотал, а то и злобно ворчал. Я не одёргивала его. Вместе с руганью вслух выходило из него потрясение. Из меня оно выходило с каждым шагом по неизвестному месту, когда приходилось сначала проверять поверхность на надёжную твёрдость и только потом ставить ногу. Страх упасть тоже неплохо перебивал недавний ужас. Был ещё один страх: а вдруг я всё поняла неправильно - и девочку не удастся оживить водой? Хотя какое, к чёрту, оживить... Она живая, но... Что с нею сделали? По первому впечатлению - выжали все жизненные соки. А чисто реально - несколько дней не кормили, а только поили спиртом, давая зажевать его какой-нибудь закусочной дрянью.
Нога поехала на сухой почве без травы, и я еле успела зацепиться за ветку куста, плохо видного в темноте, хотя его листья то и дело вспыхивали тёмно-жёлтыми отблесками пожара сверху. Обернулась.