Осколки стекла выбрасывать не стал. Я ведь тоже гад, мстительный.
— Прости, но твой стакан оскорбился, что ты не хочешь его мыть, и отказался работать, — я ссыпал стекло на тумбочку блондина. Получил в награду ненавидящий взгляд и с чувством исполненного долга расположился на своей койке и налил себе чай. — Вот видишь, Лан, ты и перестал страдать. Сильную боль можно приглушить только более сильным раздражителем. Например, злостью.
— Так ты специально меня провоцировал?
— На самом деле мне конкретно на тебя плевать. Но тут сейчас полторы сотни страдальцев. Слишком много. И одного-то меня — уже много. А если все будут стонать, то это не та музыка, какую хочется слушать вечно.
— Ты откуда, Рик? — спросил рыжеватый.
— Из Тьмы.
Блондинчик брезгливо поморщился, но снизошел:
— Тогда тебе нас с Антом не понять. Мы потомственные маги. Я — белый маг в седьмом поколении! А теперь...
Начинается.
— А теперь ты, может быть, станешь черным магом и всех утрешь. Плохо, что ли?
— Как — черным? — побледнел он, хотя куда уж больше. И так фарфоровый.
— А вам тот рыжий сержант не сказал?
— Он говорил только, что магия вернется, — ожил черненький, робко жавшийся в своем углу.
— Ага, — я отхлебнул остывший чай. — Вернется. Только другая. Было белое, станет черное, к примеру. Это его слова.
— А огненные? — рыжий отставил опустошенный стакан и придвинулся ближе.
— Не знаю, у него спроси.
— Меня отец проклянет, — простонал блондин, взявшись за виски. — Он ненавидит черных магов!
— А не рано тебе об этом-то переживать? Мне тоже не улыбается каким-нибудь ботаном стать. В Темном таких в салаты крошат на завтрак. Но я же нюни не распускаю, заметь. Неизвестно, как оно повернется. Может, изменение зависит от внутреннего настроя? Сержанта я не успел раскрутить на подробности, завтра дожму.
— Дожмешь? — рыжий глянул на меня, как на сумасшедшего, и вдруг хихикнул. Слава Хаосу. Настроение в комнате сменилось с монотонного на... разное. Хоть что-то питательное для моего заскучавшего от всеобщей тоски то ли дара, то ли анти-дара. Теперь можно и поспать. Тьфу, у меня же еще одно дело!
— Поели-попили? Идем в душ, — скомандовал я. — Я там очередь занял на четверых.
— А стаканы? — дернулся черненький.
— Потом помоются. Может, тут добрые и честные домовые водятся? У которых еще совесть гордостью не выело.
Фыркнув, парни похватали смену белья и побежали к душу вперед атамана. Спасибо тетке Мафизе, научила меня строить ее разнокалиберное потомство. Роненята почему-то искренне считают, что их законное место — на шее у ближних. Тут только раз допусти на себя сесть, и кранты. И этот белобрысый 'принц' от них мало чем отличался.
Вернулся я последним, наплескавшись до одури. Дорвался.
Ага, посуда вымыта до блеска, мусор вынесен. Молодцы! Блондин сделал вид, что спит. Рыжий дрых на самом деле.
— Тут дежурные приходили за термосом, — доложил ждавший меня черненький. — Орали, что четвертый стакан должен быть. Я сказал, что нам подсунули треснутый, и он лопнул от кипятка.
— А они что?
— Сразу заткнулись.
Я забрал чертовы стаканы и поперся к дежурным.
— Вот, я же предупреждал, что трещина — плохая примета.
— Ты меня достал, парень! — прорычал капрал. — Оставь посуду в комнате.
— Не могу. Три вещи на четверых — это постоянный конфликт. Либо ни одной, чтоб никому не обидно, либо полный комплект.
— Откуда ты такой умный?
— Из Тьмы.
— Ладно, держи вот, — капрал, покопавшись в столе, вытащил синюю фарфоровую чашку с вензелями. — Моя личная, под твою ответственность. Завтра поменяю. И чтоб ни одной трещины!
А вензеля-то знакомые, — ёкнуло сердце. Сделал каменную морду, поблагодарил и свалил. Не спрашивать же у него, как армеец стал владельцем чашки с инициалами моего отца. Что они мне в следующий раз подсунут? Мамин носовой платок? И тому парню с погнутой вилкой, интересно, что они выдали? Наше фамильное столовое серебро? Это дед их снабдил, не иначе. Уррод академический. Предатель!
Утренний чай из чашки пил обделенный стаканом блондинчик, гордый своей исключительностью. Пусть порадуется. Я не фетишист. Из-за такой мелочи погореть — себя не уважать.
Глава 4. Нулевой
Не выспался зверски. Ночью вздрагивал от каждого шороха, в полудреме вспоминал и повторял про себя детали моей легенды. Раз уж так повернулось, что она мне все-таки понадобится.
Странную вещь заметил, вспоминаючи. Вроде бы времени у нас было мало, и гадалка не успела меня как следует поднатаскать по фактам моей новой биографии, а стоит задуматься, и подробности всплывают, разворачиваются, как тугой бутон, лепесток за лепестком.
Внешность мне Халия изобрела не случайную — срисовывала с реально существовавшего шестнадцатилетнего парня, коренного жителя Темного города. По счастью, наши имена совпали. Я имею в виду мое придуманное — Фредерик. И фамилия в моих нынешних документах вполне существующая — Милар. Даже если очную ставку с 'родителем' попытаются мне организовать, то провала не будет. 'Папуля' Карел не бывает трезвым и окончательно съехал с катушек от последнего лечения.
Сам Фредди поднялся над мелкой шпаной своего района за счет слабого магического дара, яшкался с бандитами, чуть покрупнее в местной иерархии, и сгинул бесследно как раз в ту неделю, когда я приехал покорять столицу. В Темном люди часто пропадают, и никто их не ищет. Гадалка точно знала, что даже призрак настоящего Фредерика Милара никогда и нигде не всплывет.
Обычные дела и души Тьмы.
Главное — в Темном с моей внешностью не светиться, предупредила Халия. У моего прототипа и дружки еще живы, и долги остались, за которые он и поплатился.
Как же мне не хотелось даже краем касаться этой грязи! Но пришлось.
Документы у меня забрали во время большого шмона. Хорошо, что старик Стивер уговорил меня нож спрятать, а про мини-дрель и прочий металлолом я сам еще раньше сообразил.
После завтрака кураторы объявили, что магические испытания откладываются на неопределенный срок, но тесты и собеседования по сопутствующим наукам мы все должны пройти. Сдавшие будут зачислены на нулевой курс, который зачтется за первый после возвращения дара. Везет мне с нулевыми номерами.
Я решил наглеть до конца. Чтобы они сами меня спокойненько вышибли.
Оторвался по полной.
Сначала нас озадачили сочинением.
— Выбирайте тему, — показала на доску сухощавая тетка в отвратительно розовой блузе с рюшечками. А мне после храксы смотреть на этот поросячий цвет вообще противопоказано. Сразу сапоги с шмотами плоти вспоминаю. — От вас требуется не менее двух листов связного текста, изложенного по правилам композиции. Надеюсь, вы все знаете, что такое композиция?
Грамотность у меня почти идеальная, если запятые не считать, которые почему-то живут своей жизнью и втыкаются сами, куда хотят. Но эта блевотная блузка и стервозный тон! Не мог устоять.
Я выбрал последнюю тему: 'Мой любимый край родной'. Ну, и жахнул на три листа все ласковое, что думал о Тьме с ее притонами.
Отнес работу первым и пошел на собеседования.
Всякую там ботанику завалил в минус. Но в анатомии монстров разбирался. В жарком споре с экзаменатором выяснилось, что в украденных с лотков книжках описывались больше фантастические твари, чем реальные. Как же я зол на тех писак! Поубивал бы. Что, мало в нашем мире всамделишных тварей, чтобы еще придумывать несуществующих?
Геометрию сдал чудом. О теореме Торха толком и не слышал, ее в десятом классе изучают. Но на меня нашло вдохновение, и я ее доказал САМ. Тут же, у доски. Причем, частный случай применения. До общего не допер. Потому — трояк со скрипом.