Отец семейства уже был готов смириться с необходимостью отпустить младшую дочь с миром.
Мать же, стараясь держаться из последних сил, гнала прочь все гнетущие её мысли о Злате, пытаясь тешить себя лишь светлыми.
Можно представить себе состояние обоих, когда чета Бериславских дошла до комнаты Златы на втором этаже имения, где увидела возле открытой двери замершую столбом Алину, в неподдельном шоке закрывающую рот обеими руками, и безудержно истекающую слезами.
С сердцем, готовым отбить свои последние удары, отец подошёл к старшей дочери, нашёл в себе силы повернуться в комнату младшей… и замер вместе с ней, будучи не в состоянии поверить своим глазам.
Злата, умытая, одетая в чистейший белый сарафан, забравшись в кресло с босыми ногами, расслаблено лежала и блаженно улыбалась, спала беззаботным сном!
Вместе с ней отдыхала в её объятиях мягкая игрушка, в своё время пошитая и подаренная старшей сестрой.
Блаженная дочь, в приступах беснования не подпускавшая к себе никого и не способная дать себя омыть, сидит как заново рождённая!
За её спиной стоял незнакомый мужчина в насквозь мокрой одежде, крой которой никогда раньше не видели в этих краях.
Выше чуть ли не на две головы, он с неописуемой нежностью, никак не вязавшейся с его внешним видом и взглядом прожжённого порохом и пламенем ратника… причёсывал спящую девушку!
Ещё и напевал при этом тихим, пусть и не очень мелодичным, голосом какое-то подобие колыбельной песни!
— … и, если спросят нас с тобою наши дети, задав простой вопрос наивным голоском, «Скажи, отец, ты кто на этом свете?». Ответ я дам им наградным листком…
Ни отец, ни мать, ни сестра не могли поверить в происходящее.
Солнце ещё даже не думали садиться, и энергия била из Златы ключом.
В это время она буйна как никогда, и даже просто сесть за обеденный стол не в состоянии.
Тут же девушка отошла ко сну даже не дойдя до постели!
— … мы — те, кто, будучи слепыми от рождения, приказам внемля, зрит за горизонт. И для ударов нашей артиллерии в эфир координаты шлёт поток…
Девушка, не дающаяся даже расчесать себя, потому что не в состоянии усидеть на месте смирно, спит, вымытая как перед первой брачной ночью.
Волосы, через которые невозможно пробиться расчёской из-за грязи, сейчас светлы, чисты и ухожены.
Родители как никто другой в доме знают, что на голове младшей дочери уже давно были колтуны, избавиться от которых у неё не хватало усидчивости и терпения.
Но сейчас расчёска в руках убаюкивающего её мужчины протекает меж ручьистых волос Златы, не встречая ни единого запутанного или скомканного волоса!
— … Мы — те, кто, получив своё призвание, детей своих оберегает сон. Для нас нет разницы: родной, чужой, приёмный… Для нас любая жизнь ценней имён…
Ноги младшей дочери, сбитые до мозолей постоянной беготней, какую бы тонко выделанную обувь ей ни подбирали, бережно и с профессиональным знанием дела перебинтованы довольно кислыми на вид, но новыми, чистыми бинтами!
В углу, стараясь не мешать, стояли и тихо плакали Даша и Света, девушки-помощницы, закреплённые за Златой.
Обе в сорочках, также мокрыми от воды.
Очевидно, купание Златы — дело рук этой троицы.
— … мы — те, кто в трудную минуту не убоялись, встав на рубежи. Спина к спине, плечом друг к другу стояли насмерть, брали блиндажи…
Мужчина умолк, опустил руку с расчёской и склонился к Злате, вслушиваясь в её дыхание.
— Отлично… — прошептал он. — Спит девонька. Без задних ножек спит…
Перекинув расчёску в пальцах будто боевой мизерикорд, воин прибрал её в карман своих брюк.
Обошёл кресло, бережно подхватил легковесное тельце Златы и аккуратно, стараясь не разбудить, перенёс на кровать, которую тут же бросились поправлять Света и Даша, на ходу утирая слёзы счастья.
— Пока останетесь с ней, — тихим голосом отдал команду воин. — Неизвестно, сколько проспит. Если с ней что-то случится или начнёт буйствовать — немедля зовите меня, где бы я ни был и чем бы ни занимался.
И, не дожидаясь ответа от девушек, тихо в спину благословляющих его, вышел из комнаты, где и встретился глазами с троицей, пребывающей в ступоре.
От шока, вызванного увиденным, никто из них не смог даже с места стронуться, пока ратник не развеял их ступор.
Мирно спящая помешанная дочь — воистину самое благодатное, что видели очи беспокойных родителей за последние годы.
Видимо, воин понимал происходящее очень хорошо, потому что предусмотрительно закрыл за собой дверь, чтоб не разбудить спящую.
После этого посмотрел на Алину и сказал:
— Несколько часов форы у нас есть. Если повезёт — то хватит времени до утра. Но надо действовать. Положение… неблагоприятное.
— Ты что с ней сделал…? — осипшим от слёз голосом спросила старшая сестра. — Её буйство никто не мог остановить! Что такое ты ей причинил, что она… Почему она внезапно утихла⁈
— Я всего лишь усмирил её порывы, — спокойно отозвался мужчина. — Отмыл тело, избавил волосы от колтунов и должным образом обработал все повреждения.
— И всё⁈ — прохрипела Бериславская. — И это всё⁈ Всё, что ты сделал, для того, чтобы успокоить⁈ Она в припадке буйств крушила дом и не давала всем спать по ночам, а ты всего лишь искупал⁈
— Тише, Лин. Ты рискуешь разбудить сестру. Пошли отсюда. Нам надо поговорить. Всем нам, — добавил он, окинув взором чету Бериславских.
* * *
Алина и рта не дала раскрыть, бросившись на меня с порога. Едва только за нами пятерыми (я, напарница, чета её родителей и присоединившийся к нам по неведомой мне указке управдом Иннокентий) закрылась дверь, на меня обрушился шквал от старшей сестры едва ли меньший, чем часом ранее не меня вывалили младшая.
— Даже знать не хочу, кто ты такой на самом деле! — захлёбываясь начавшими обильно выступать слезами, выдавила малышка, накинувшись мне на грудь.
Не могу понять, откуда в мелкой столько дури. Сила пробудила? От её девичьих кулачков сжатая нейлоновая ткань «плитника» хрустит, трещит, пердит и светится.
— Ты не говорил, что ещё и душевные болезни врачевать умеешь! Ты назвался наёмником⁈ Значит, будешь наёмником! Мне плевать на твоё прошлое! Ты за час сделал то, что никому не было под силу десять лет! Я вижу, ты знаешь, с чем имеешь дело! Первый, кто на ходу разобрался в этом! Назови свою цену! Золото⁈ Сколько ты хочешь⁈ Двадцать тысяч? Пятьдесят⁈ Сто⁈ Мало золота⁈ Землю получишь! Земли мало⁈ Я сама тебе отдамся! Недоволен мною⁈ Сестра тоже твоей станет, только спаси её от безумия!…
Разноглазка без устали ревела у меня на груди.
А мне только и оставалось, что приглаживать её головку по растрёпанной причёске, забирая всю нервотрёпку, что исходила от соратницы.
Под конец своего чрезмерно эмоционального монолога у малышки подкосились ноги, и она чуть не рухнула передо мной на колени.
— Умоляю тебя! Прошу, сжалься! Я всё тебе отдам, только спаси её, заклинаю…!
«Вот ещё только коленопреклонённых молений мне не возносили», — подумал я, удерживая довольно лёгкую напарницу в объятиях, чтоб не дать ей скатиться в лобызание сапог.
Хотя, нет.
Вру.
Было дело.
Когда кончали мародёров.
Как «мирняк» грабить и с беззащитными детьми вытворять грязь — так они первые.
А как отвечать за содеянное по законам военного времени — сразу на колени, челобитную бьют и о пощаде молят.
Вот только, где была эта самая пощада, когда о ней молил замученный «мирняк»?
Так что хватало мне возможностей побыть этаким божком на полставки.
И восхваления выслушивал, и мольбы, и проклятья, и судия аз есть, и судеб вершитель…
Уже по одной только этой мизансцене можно понять, насколько дошли до ручки Бериславские.
Алина присутствовала со мной при разговоре с Морозовыми.
Слышала мои аргументы про оплату спасённой жизни.
Должна помнить, что я отказался принимать материальную награду за жизнь Ветраны, сославшись на аналогию с выкупом за вещь.