Выбрать главу

Месса закончилась. Стало уже привычкой, что молитву Angelus произносили ровно в полдень, и прихожане, прежде чем разойтись, ждали, пока на колокольне раздастся привычный звон. Еще несколько мгновений — и молитва вознесется, к образу Пресвятой Девы.

Внезапно послышалось страшное скрежетание, и старый часовщик испустил вопль…

Большая стрелка, приблизившись к двенадцати, внезапно остановилась, и привычного звона не последовало.

Жеранда бросилась к отцу. Старик лежал бездыханный. Его вынесли на улицу.

«Это смерть пришла!» — думала девушка, заливаясь горючими слезами.

Мастера Захариуса перенесли домой и чуть живого уложили в постель. Казалось, от него осталась лишь тень, тонкая оболочка, похожая на последнее облачко дыма, блуждающее близ лампы, совсем уже погасшей.

Когда Захариус очнулся, он увидел склонившихся над ним Обера и Жеранду. На глаза его навернулись слезы.

— Сын мой Обер! Вручаю тебе мою дочь, — прошептал старик, простирая со смертного одра руку к своим детям.

С большим усилием Захариус приподнялся. Слова маленького старичка внезапно промелькнули в его голове.

— Не хочу умирать! — возопил часовщик. — Я не могу умереть! Я, мастер Захариус, не должен умереть… О, мои книги! О, мои счета!

Старик выскочил из постели и схватил журнал, где были отмечены имена всех его клиентов и часы, ими приобретенные. Захариус с жадностью перелистывал страницы, пока его сухой палец не остановился на одной из них.

— Здесь! — проговорил он. — Так и есть!.. Те самые старые часы из железа, проданные некоему Питтоначчо! Единственные, которые пока не возвратили! Они существуют! Они идут! Они все еще живут! О! Как я хочу вернуть их обратно! Я бы так пекся о них, что и смерть не посмела бы вернуться за мной!

После такого бурного монолога старик упал в обморок.

Обер и Жеранда преклонили колени возле его кровати и молились, молились…

Глава V

СМЕРТНЫЙ ЧАС

Прошло несколько дней. Мастер Захариус, стоявший одной ногой в могиле, неожиданно вернулся к жизни. То было сверхъестественное лихорадочное существование, до предела обостренное неуемной гордыней. Жеранда не могла обмануться — тело и душа отца были навсегда для нее потеряны.

Теперь ему не было никакого дела до близких. Он из кожи лез вон, напрягая последние силы в борьбе со смертью, — расхаживал взад-вперед, рылся в своих вещах, бормоча под нос что-то загадочно-непонятное.

Утром Жеранда спустилась в мастерскую. Там не было никого. Она прождала отца целый день, но напрасно. Мастер Захариус исчез.

Девушка выплакала все глаза. Отец так и не появился.

Обер обежал весь город и с огорчением убедился — старик как в воду канул.

— Мы вернем отца! — воскликнула Жеранда, когда юноша сообщил ей печальную новость.

«Где же он может быть?» — спрашивал себя Обер.

Внезапно в памяти всплыли последние слова учителя. Конечно же, мастер Захариус продолжает жить… в старых железных часах, единственных, которые ему не возвратили!

Своей догадкой Обер поделился с Жерандой.

— Давай посмотрим счета отца! — предложила девушка.

Они спустились в мастерскую. На верстаке лежала открытая бухгалтерская книга. Всевозможные часы, когда-либо сделанные мастером и возвращенные по причине неисправности, были вычеркнуты из списка, за исключением одних, из замка Андернатт, с боем и движущимися фигурами. Это были те самые часы «с душой», которые так превозносила старая Схоластика. Принадлежали они сеньору Питтоначчо.

— Мой отец в замке! — больше не сомневалась Жеранда.

— Так бежим туда! — предложил Обер. — Мы еще можем его спасти!..

— Уж если не для этой жизни, — прошептала Жеранда, — то, может быть, для другой, вечной.

— Да, Господь милостив! Замок Андернатт спрятался в одном из ущелий горы Дан-дю-Миди, в двадцати часах ходьбы от Женевы. Поторопимся же!

Тем же вечером Обер и Жеранда, сопровождаемые верной Схоластикой, уже брели по дороге вдоль Женевского озера. Ночью они прошли пять лье, не остановившись ни в Бессенже, ни в Эрмансе с его знаменитым замком Мейор. Без большого труда пересекли они стремительную речку Дранс. Беспокойство о старом Захариусе ни на минуту не покидало путников, как и уверенность, что идут они по верному следу.