— Сердечных приступов у нее не бывает. Ее «келью» я никогда не посещаю… — Женщина поджала губы. — Но, пожалуй, мне действительно следует… Хорошо, пойдемте вместе.
Женщина перешагнула порог и захлопнула дверь за собой, а я посторонился, чтобы пропустить ее вперед. Вышагивая, словно сержант в юбке, она обошла вокруг дома и направилась по тропинке. Дойдя до домика, она уже хотела было взяться за ручку, но передумала и вначале постучала — три раза с промежутками. Не получив ответа, она повернула голову, чтобы взглянуть на меня, а потом распахнула дверь и вошла. Я вошел вслед за ней. Уже через три шага она все увидела и остановилась. Я прошел мимо нее и, подойдя к тому, что лежало на полу, присел на корточки. Прикоснувшись к руке, я расстегнул застежку халата, отвернул его, и взглянул на рану, и затем встал. Мать даже не пошевелилась, а лишь беззвучно двигала губами.
— Она мертва, — сказал я. — Убита ударом ножа в грудь. Убийство совершено уже довольно давно.
— Она все же покончила с собой, — заявила миссис Огильви.
— Нет, она убита кем–то. Около нее нет никакого орудия.
— Оно под ней или где–нибудь здесь еще.
— Нет, это невозможно. Если бы она сама нанесла себе удар ножом, а потом вынула бы нож из раны, вокруг нее было бы много крови, а ее почти нет. Нож был вынут из раны после того, как сердце перестало биться.
— Вы очень осведомлены.
— Во всяком случае, я знаю что–то. Вы сами позвоните в полицию, или я должен буду сделать это?
— Она покончила с собой.
— Нет, она не самоубийца.
— Кто вы такой?
— Я — частный детектив Арчи Гудвин и имею некоторый опыт в расследовании убийств.
— И вы утверждаете, что она убита?
— Да.
— Вы уверены в этом?
— Да.
— Слава богу! — Женщина отвернулась от меня и, увидев стул, опустилась на него, начала было сутулиться, но тут же выпрямилась. — Следовательно, нужно ставить полицию в известность?
— Обязательно. — Я стал к ней лицом. — Полиции могло бы помочь, если бы я по телефону мог дать какую–нибудь информацию. Вы можете ответить на несколько вопросов?
— Если я найду нужным сделать это.
— Когда вы в последний раз видели свою дочь?
— Вчера вечером, когда она из дома отправилась сюда.
— В какое время было это?
— Сразу же после ужина, в половине девятого или, может быть, немного позднее.
— С ней был кто–нибудь?
— Нет.
— Она всегда ночевала здесь?
— Не всегда, но часто. У нее есть своя комната в доме.
— За ужином были какие–нибудь гости?
— Нет, только мой муж, я и она.
— К ней должен был прийти кто–нибудь?
— Не знаю, но я могла и не знать, ибо она вообще редко говорила мне об этом.
— Вы знаете что–нибудь о каком–нибудь письме или телефонном звонке в течение всего вчерашнего дня?
— Нет, но я могла и не знать об этом.
— Кто–нибудь приходил к ней после того, как она ушла из дома, или звонил по телефону ей?
— Нет, дома нет, но кто–то мог прийти к ней сюда.
— И все же кто–то приходил. Но кто? Через улочку за домиком?
— Да. Это обычная городская улица под названием Дипперлейн… Я забыла вашу фамилию. Как вы сказали?
— Гудвин. Арчи Гудвин. Вы слышали, чтобы вчера вечером на этой улочке заработал мотор идя чтобы остановилась машина?
— Нет. — Женщина быстро встала. — Я должна позвонить мужу. К приезду полицейских ему следует быть здесь. Как скоро они могут приехать?
— Минут через десять, а может быть, и скорее. У вас есть какое–нибудь предположение, кто мог убить вашу дочь? Вы подозреваете кого–нибудь в этом?
— Нет. — Женщина повернулась и вышла, все еще вышагивая, как сержант.
Я подошел к телефону, снова обернул руку носовым платком, снял трубку и набрал номер.
12
Завтрак в тот день — два рубленых бифштекса и стакан молока — мне пришлось съесть в окружной прокуратуре Бронкса, в кабинете помощника прокурора Хеллорана, которого я до сих пор даже никогда не встречал. Обедал же я, если, конечно, два сандвича с солониной в остывший кофе из бумажного стаканчика можно назвать обедом, в окружной прокуратуре графства Нью–Йорк в кабинете помощника прокурора Мандельбаума, которого я знал довольно хорошо по различным встречам в прошлом. Когда же я в конце концов вернулся в наш старый особняк на Тридцать пятой улице, было уже около десяти часов вечера. Фриц предложил мне подогреть фаршированную баранину, уверяя, что она будет съедобна, но я ответил, что слишком устал для еды и, может быть, позднее немножко смогу закусить.