— Значит, идем на пристань.
«Мама волнуется, и непонятно почему, — подумала Леля. — Конечно, цирк есть цирк, но и на пристань всем вместе неплохо прогуляться. Пристань далеко от дома, и вернее всего прокатятся на извозчике. А это же просто праздник!» И Леля поцеловала маме руку.
— Марфуша! На улице ветер, погода неустойчивая, придется надеть на девочек пальтишки, да и мне достаньте салоп.
— Помилуйте, Мария Петровна, и кофточек шерстяных хватит. К чему девочек кутать. — Марфуша уперла руками крутые бока и с недоумением уставилась на барыню.
— Марфуша, вы-то меня пожалейте!.. — сказала Мария Петровна, и голос у нее дрогнул.
Леля видела, как поникла Марфуша, глаза стали тусклыми. Ответила тихо и без обычной приветливости:
— Хорошо, я все сделаю, только девочек-то поберегите.
Слова эти часто произносил папа, и Леля насторожилась, услышав их.
Они ехали на пристань на извозчике. Катя от восторга хлопала в ладоши. Леля прижималась к маминому плечу и не понимала, почему она такая встревоженная.
Они подъехали к пристани, когда народ уже начал расходиться. На пристани прохладно. Непонятно почему, но этому обстоятельству Мария Петровна обрадовалась.
Пароход «Александр Второй» лизали волны. С шумом накатывали на корму и замирали. С парохода на пристань были сброшены сходни, но Мария Петровна, взяв девочек за руки, не спешила по ним подняться. Прохаживалась вдоль кормы и разглядывала пассажиров на палубе, пытаясь кого-то увидеть. Катя прыгала на одной ножке и напевала кошачьим голосом. Леля дергала ее за косу, пыталась остановить, но Катя делала вид, что ничего не происходит.
— Мари… Мари… Какая неожиданность! — прокричала с кормы дама, придерживая от ветра шляпу. — Слава богу, свиделись… Поднимайтесь скорее, до отплытия всего тридцать минут!
Леля удивилась: дама кричала о неожиданности, а сама присылала с парохода посыльного с голубым конвертом.
Мама попросила девочек соблюдать осторожность, и они начали подниматься по сходням.
Леля держалась за толстый канат, пугаясь воды, которая оказалась так близко, совсем под ногами.
Дама встретила их у открытой каюты, расцеловала девочек. Долго удивлялась, как они выросли, теребила и прижимала к груди.
— Леля, ты меня не узнаешь? — озадачила она Лелю вопросом. — Я приезжала к вам в дом, и не однажды…
Леля нахмурила бровки — старалась что-то припомнить, но не смогла.
Дама, которую мама называла Машей, поражала красотой. Леля видела, как на палубе останавливались люди и не сводили с нее глаз. Одета она в сиреневый костюм, отделанный белкой. Голубой мех оттенял огромные серые глаза и правильные черты лица. Золотистые вьющиеся волосы стянуты в тугой пучок. Дама смеялась, и на щеках прыгали ямочки.
Катю она посадила на руки и сетовала, что ничего приличного не привезла для девочек. Потом радостно вскинула свои прекрасные глаза, громко засмеялась и закружилась, обдав Лелю запахом духов. Дама вытащила из чемодана коробку конфет. На коробке красные розы и слова с нерусскими буквами.
Катя занялась конфетами, до которых была великой охотницей. А дама заговорила о непонятных вещах. Леля слышала о транспорте литературы, о Женеве и о том, как трудно было с этим транспортом приехать в Россию. Мария Петровна также что-то быстро ей рассказывала, жаловалась на шпиков и все спрашивала о здоровье Владимира Ильича.
Дама подошла к Марии Петровне и попросила:
— Выручай, родная… Меня от самой Твери взяли в клещи молодцы с квадратными лицами. Глаз не спускают. И на пароходе, на беду, их встретила. Как в песне — «сидим рядком и говорим ладком». По пути на берег не сходила, чтобы людей не провалить. Думаю, не арестовывают, потому что хотят связи установить. За мною ухлестывает жандармский офицер, это их пока сбивает с толку, но, думаю, к сожалению, ненадолго.
О ТОМ, КАК МАМА ВЫРУЧИЛА СВОЮ ПОДРУГУ
Каюта первого класса просторная. Стены отделаны полированным деревом. И вся в зеркалах. На окошке шелковые занавески. На полу ковер с большим ворсом, который поглощал шаги. Леля оробела, увидев себя сразу в нескольких зеркалах. Неужто она такая большая? И капор с вишенками на боку… И ленточки в косичках… Катя прижала к зеркалу лицо и смеялась, разглядывая свой расплюснутый нос.
Эссен ловким движением поплотнее задвинула шторы на оконце, словно от холодного ветра.
— Ты в каютах первого класса разъезжаешь. Молодец… И туалеты парижские, — удовлетворенно заметила Мария Петровна. — Один человек, весьма осведомленный в делах, мне сказывал, что в полиции ты известна под кличкой Шикарная… Кстати, пришла депеша в жандармское управление, там предупреждают о появлении Шикарной, опасной революционерки. Точный текст депеши, разумеется, не знаю, но смысл ее примерно таков: «Мария Эссен, возраст 27 лет. Особая примета — необыкновенно красива, прекрасно одевается, среднего роста. Имеет золотистые волосы, огромные серые глаза, великолепно говорит по-французски». И далее: «При аресте следует соблюдать величайшую осторожность — великолепно стреляет!» — И с грустью заметила: — Вот какие пироги… Конечно, светский лоск — дело хорошее, он в некотором роде и неприступность создает, но тебе нужно будет менять облик.