Приведу один из очень многих примеров.
Омовение невесты, происходившее в бане, сопровождалось множеством обрядовых действ и песен. У Рыбникова эти банные песни занимают целых десять страниц (III, 62—69, 90—93). Судя по его записям, вокруг бани разыгрывалось сложное театральное игрище. Девушка, исполнявшая роль «истопницы», заводила еще в сенях причитание, ей отвечала невеста, потом «истопница» обращалась к родителям, потом невеста обращалась к матери, потом подружки вводили ее в баню, потом, выходя из бани, она в длинной песне благодарила родителей:
и при этом выражала свою признательность бане:
Матрена Корчагина в поэме Некрасова обращается к бане с таким же «спасибо», несомненно заимствованным из вышеприведенного фольклорного текста.
Но что сделал с этим текстом Некрасов? Во-первых, он отрешил его от всяких связей с ритуальными действами, со свадебной символикой. Это не та сказочная, царственно великолепная баня, о которой в одной из свадебных заплачек поется:
Баня в поэме Некрасова самая обыкновенная крестьянская баня, совершенно выключенная из свадебных обрядов, обладающая единственной, чисто практической функцией: смыть с человека грязь и обновить его силы:
В черновиках «Крестьянки» такое же деловое, утилитарное отношение к бане: «Весь день работаешь — измаешься — сама на себя не похожа, выпачкаешься — не беда:
Еще более чуждое обрядности, практическое отношение к бане в другом черновом варианте того же отрывка:
Типично для Некрасова, что все три упоминания о бане тесно связаны у него с крестьянским трудом: «День в поле поработаешь», «Весь день работаешь», «Как день-то поработаешь». Для «вечной труженицы» Матрены Корчагиной баня именно тем и мила, что после целодневной страды придает ей бодрости для дальнейших трудов:
Ничего этого нет в тех фольклорных источниках, откуда Некрасов позаимствовал вышеприведенное славословие бане. Баня, которую прославляют они, так же фантастична, так же оторвана от трудового крестьянского быта, как и все прочие вещи, упоминаемые в свадебном фольклоре. Она вполне под стать тем «теремам», «жемчугам» и «шелкам», которыми до краев переполнены обрядовые свадебные песни. В них эта баня изображается так:
Из этих-то сказочных обрядовых вымыслов о какой-то шелково-хрустально-серебряной бане Некрасов и создал вышеприведенные строки, насыщенные трезвым реализмом.
Повторяю: это, конечно, не значит, что он не видел высокой поэтической ценности свадебных обрядовых песен. Если же в поэму «Кому на Руси жить хорошо» он не включал тех «украшательных» образов, которые так характерны для свадебного фольклора крестьян, это объясняется его постоянным стремлением изображать деревенский обиход без прикрас. И разве та будничная крестьянская баня, которую с таким горячим лиризмом восхваляет Матрена Корчагина, хоть в какой-нибудь мере утратила свою поэтичность, стала менее прекрасна оттого, что в ней нет ни «серебра», ни «хрусталя», ни «лисиц», ни «куниц»?
345
Впрочем, две средние строки еще носят на себе отпечаток обрядовой песни, и, несомненно, по этой причине Некрасов не ввел их в окончательный текст.