С этим не согласна Т. М. Акимова, автор обширной статьи «Пушкин о народных лирических песнях». По ее мнению, отсутствие «бунта» в том варианте, который воссоздан Некрасовым, объясняется другими причинами. Возражая мне, она пишет: «Если Некрасов не использовал «бунтарства молодухи» в поэме, то только потому, что изображал другую ситуацию взаимоотношений (по его замыслу, в показе согласной супружеской четы этот мотив был не нужен)...»[352]
С таким возражением я никак не могу согласиться. Ведь главное содержание всех этих вариантов не в том, как относится к молодой жене ее муж, а в том, как относится к ней его семья: «свекор-батюшка», «свекровь-матушка», «золовки», «деверья» и др. Речь идет о борьбе молодухи с «большущей» и «сварливой» семьей. Муж мог быть нежным и любящим, но это не меняло «ситуации взаимоотношений». Ибо под воздействием своих озлобленных родичей Филипп не только не ограждал молодую жену от их пинков и попреков, но и сам присоединялся к ее истязателям:
Выходит, дело здесь вовсе не в том, что Филипп и Матрена оказались «согласной супружеской четой». Их согласие решительно никак не отразилось (да и не могло отразиться) на положении Матрены в семье. Филипп до того был уверен в бесплодности всяких протестов, что сам убеждал жену подчиниться семейному гнету:
И она подчинилась безропотно:
Очевидно, Некрасов считал именно такую «ситуацию взаимоотношений» наиболее типичной. Чувство реальной действительности не позволило ему изобразить тот невозможный, немыслимый бой с «большущей» и «сварливой» семьей, который была не в силах вести одинокая женщина, лишенная моральной поддержки даже со стороны своего любящего мужа. Только игнорируя весь этот некрасовский текст, можно было прийти к тому выводу, к которому пришла Т. М. Акимова.
Она ссылается на некрасовскую «Катерину», где женщина так демонстративно восстает против семейного гнета. Но нельзя же забывать, что у Катерины весь протест против этого гнета выражался исключительно в измене ненавистному мужу и что другие — какие бы то ни было — формы протеста были для нее недоступны.[353]
Поэтому, воссоздавая в своей поэме вышеприведенную фольклорную песню, Некрасов исключил из нее те отрывки, которые не соответствовали подлинному положению вещей, а то обстоятельство, что Матрена со своим мужем составляла «согласную супружескую чету», здесь, как мы видим, не имело никакого значения.
Этот второй, по нашей классификации, некрасовский метод обработки фольклора не раз вызывал порицание со стороны его идейных противников. Реакционные критики постоянно упрекали Некрасова в том, что он, заимствуя из устной народной поэзии всевозможные «мрачные факты», исключает из заимствованных текстов все то, что может смягчить и ослабить тяжелое впечатление от них.
Так, в «Крестьянке» Матрена Тимофеевна поет вместе со странниками известную песню «Спится мне, младешенькой, дремлется», взятую почти без изменений из сборника П. В. Шейна «Русские народные песни» (стр. 336—337, № 66), но не допевает ее до конца, так что слушатели узнают лишь о том, как сердито будили се в новой семье, требуя от нее, чтобы она спозаранку пошла на работу:
Между тем в заключительных стихах этой песни, которых не воспроизвел в своей поэме Некрасов, говорилось о том, что у обижаемой женщины есть верный заступник — муж, не позволяющий своим старикам поднимать ее так рано на работу. Эта купюра совершенно изменяла содержание песни, из полного текста которой можно было сделать тот ошибочный вывод, будто крестьянская женщина была вовсе не так беззащитна.
Купюра не ускользнула от внимания реакционного критика Евгения Маркова, который увидел здесь фальсификацию народной поэзии. По словам критика, изображаемая в этой песне картина зла и неправды «проясняется трогательным (!) участием мужа», о котором женщина в той же песне поет:
353
Т. М. Акимова исходит из ошибочного убеждения, что замужество Матрены относится к шестидесятым годам. Между тем, судя по косвенным указаниям текста, вступление этой женщины в новую семью происходило в конце тридцатых или в начале сороковых годов.