Н. А. Некрасов. Черновая рукопись «Крестьянки» в Институте русской литературы Академии наук СССР.
Происхождение горя общественного.
Случилось ловцам изловить в Океане рыбу. Хвост у рыбы будто лебединый, голова козлиная; распороли рыбу; множество песку ею проглочено, да еще были сглонуты ключи позолоченные; прилагали ключи к божиим церквам и торговым лавочкам, но они приладились только к тюрьмам заключенных.
Сомневаться в том, что Некрасов воспроизводил в своей рукописи именно эти отрывки из книги Е. В. Барсова, нельзя, тем более что тут же рядом, в тех же черновиках, есть и другие цитаты оттуда же: «сарай — колёсистый»,[369] «безотняя», «к красну солнышку на пригревушку» и мн. др.
Но в том-то и дело, что точная копия барсовского текста так и осталась в черновиках у Некрасова.
Поэт сделал эту копию лишь для того, чтобы творчески переработать ее, наполнить ее новым содержанием и придать ее сюжету новый смысл.
Достаточно сказать, что легенда «о происхождении горя общественного» у него преобразилась в легенду о женской неволе:
Основным содержанием легенды сделалось освобождение женщины от помещичьего и семейного гнета, о чем в песне, приведенной у Барсова, не было, конечно, ни слова. Нечего и говорить, что в фольклорном первоисточнике не было также утверждения о тождестве женского счастья с «вольной волюшкой». Это — мысль, всецело принадлежащая Некрасову.
Вообще в фольклорной записи тема свободы совершенно отсутствовала: хотя «ловцам» и удалось отомкнуть своим волшебным ключом «тюрьмы заключенные», они, согласно фольклорной легенде, выпустили на волю не томящихся в темницах людей, а одно только «злое горе».
Некрасов отверг эту сюжетную схему: распахнутые двери темниц служат у него не горю, а счастью — счастью вышедших на свободу невольников:
радостный вздох рабов, освобожденных от рабства. Поэт не забывает и свободолюбивых людей, для которых освобождение узников явилось долгожданным торжеством:
Словом, хотя Некрасов и сохранил в окончательном тексте поэмы кое-какие элементы фольклорного текста — и рыбу, проглотившую ключи, и открытые ключами ворота темниц, — он придал всему этому иное значение, каждый образ приобрел у него новую функцию; получилось новое произведение поэзии, — новое и по идее и по форме.
Фаталистическое представление о горе-злосчастии, вырвавшемся из темницы на волю, чтобы до скончания века терзать и губить подвластный ему человеческий род, было чуждо боевому мировоззрению поэта, и он, исключив из легенды этот мрачный сюжет, убивающий всякую веру в возможность завоевания счастья, использовал образ раскрытой темницы для утверждения прямо противоположной концепции.
Разительный пример такой борьбы Некрасова с реакционным фольклором можно видеть и в его песне «Катерина», напечатанной в 1869 году. Возникла эта песня значительно раньше. Толчком к ее созданию послужила известная народная песня, при помощи которой один из наиболее реакционных представителей правого крыла славянофильства, Тертий Филиппов, попытался обосновать свои домостроевские, мракобесные взгляды на брак.
369
Здесь Некрасов повторил даже одну случайную описку исследователя, который в конце книги, на стр. IX, указал, будто слово «колёсистый» — эпитет сарая, но при этом сам же сослался на стр. 219, из которой явствует, что это эпитет двора: «По двору мы повзыщем колесистому». У сарая же эпитет — «хоботистый», то есть зажиточный.