Задача сводилась к тому, чтобы эта песня-антитеза по народности своего содержания, по своему фольклорному стилю не уступала бы той (цитируемой Филипповым) песне, которую она должна была опровергнуть и вытеснить из обихода крестьян. Этой цели Некрасов достиг вполне: даже у него не много найдется песен, которые по своему содержанию, по своей душевной тональности, по своему языку были бы так близки к народному творчеству.
Итак, второй метод, применявшийся Некрасовым при использовании фольклорных источников, сводился к систематической борьбе с чуждыми революционной демократии идеями, образами, надеждами, верованиями, находившими в этих источниках свое выражение. Борьба, как мы видели, велась очень разнообразными способами, но все они служили одной цели: придавали оппозиционную направленность тем элементам фольклора, которые являлись порождением крестьянской «мягкотелости» и «косности».
В этой революционной переработке фольклорных текстов у Некрасова были единственные предшественники — декабристы.
Взяв, например, подблюдную песню:
декабристы придали ей прямо противоположный характер:
В той же подблюдной песне в дальнейших строках выражалось желание, чтобы царские вельможи «не старились», а царские кони «не изъезживались». Декабристские поэты применили те же пожелания к «друзьям свободы» и тут же напомнили, что у этих «друзей» имеются кинжалы и сабли:
Декабристы, совершая это революционное переосмысление фольклора, делали ставку на тайное, подпольное распространение песен и потому не считались с цензурой. Вследствие этого их приемы были более прямы и просты: любую патриархальную песню они могли преобразить в декабристскую, наполнив ее «топорами», «ножами», «кинжалами» и вообще придав ей определенный политический смысл без всяких околичностей и недомолвок. Некрасову же, работавшему в легальной печати, приходилось производить революционное переосмысление фольклора под неусыпным надзором цензуры. Оттого его приемы гораздо сложнее и не так бросаются в глаза. Но существо приемов и их цель у него и у декабристов одни. Здесь он верный ученик своих великих предшественников, применявших в агитационной работе именно эту систему использования устного народного творчества.
М. А. Брискман, которому посчастливилось найти в Олсуфьевском архиве князей Вяземских новые неизвестные тексты декабристских агитационных песен, указывает, что некоторые строки своих фольклорных источников декабристы наполняли «принципиально противоположным смыслом».[374]
Так как именно в таком «наполнении противоположным смыслом» и заключался второй метод работы Некрасова над произведениями устной народной поэзии, мы имеем полное право сказать, что этот метод явился в итоге развития и углубления тех революционных литературных приемов, какие в двадцатых годах применялись Рылеевым и Александром Бестужевым.
Третий метод работы Некрасова над фольклорными текстами заключался в переосмыслении таких материалов, которые сами по себе казались нейтральными, не имеющими отношения к происходившей тогда социальной борьбе. Подобных материалов было мало, так как каждый художественный образ (конечно, не сам по себе, но в сочетании с другими) отражает тенденции определенного общественного слоя.
Поэтому в данном случае речь идет не столько о поэтических образах, сколько об отдельных словах, воспринятых вне контекста.
Наиболее ярким примером такого переосмысления слов может служить та трагическая притча о трех петлях, которую в одной из глав «Крестьянки» рассказывает своей измученной внучке Савелий, богатырь святорусский.
Эти три петли фигурируют в былине «Царь Со́ломан и Василий Окульевич», причем никакого касательства к некрасовским темам в них, конечно, невозможно найти. В былине говорится о мудром царе Со́ломане, который, узнав, что он приговорен к смертной казни, требует, чтобы его казнили «по-царскому»: поставили бы два столба с перекладиной и привязали бы к перекладине «три петелки шелковые»:
374
М. А. Брискман. Агитационные песни декабристов. — Сб. «Декабристы и их время». М.—Л., 1951, с. 21.