Этот сплав индивидуального и народного стиля был после Пушкина присущ одному лишь Некрасову. Даже в его «интеллигентских» стихах чувствуется человек, который приобрел словесные навыки в народной среде, для которого крестьянская речь — родная стихия.
Во время своих охотничьих скитаний по губерниям Центральной России Некрасов благодаря живому общению с народом неустанно обогащал свой словарь. Побывав, например, впервые в Новгородской губернии, он писал Тургеневу: «...Услыхал одно новое словечко, которое мне очень понравилось, — па́морха. Знаешь ли ты, что это такое? Это мелкий-мелкий, нерешительный дождь, сеющий, как сквозь сито, и бывающий летом. Он зовется па́морхой в отличие от изморози, идущей в пору более холодную» (письмо от 21 октября 1852 г., X, 178).
«...В пьесе «Как убить вечер?» появляется другое, тоже новгородское, словцо «кричане», — указывает один из современных исследователей Некрасова, — по «Толковому словарю» Даля: «Кричанин (новгородское) — загонщик, облавщик, гикалыцик». Оба эти слова — паморха и кричанин — объяснены в «Толковом словаре» Даля точно так, как объяснил и применил их Некрасов. Даль характеризует эти слова, как типично новгородские, принятые исключительно в Новгородской губернии».[401]
В литературе о Некрасове очень часто приводится свидетельство Глеба Успенского, что поэт в течение двадцати лет «по словечку» копил те «сведения о русской деревне», которые введены им в поэму «Кому на Руси жить хорошо».[402]
На самом же деле срок этот еще длиннее: среди собранных Некрасовым сведений о русской деревне можно отметить такие, которые вошли в поэму «Кому на Руси жить хорошо» через тридцать — и даже более! — лет после того, как они были записаны им.
Записи подслушанных им народных выражений и слов относятся к той ранней поре, когда он еще не приступал к разработке народных мотивов в стихах и, в сущности, был не столько Некрасовым, сколько Перепельским, поставщиком водевилей в Александринский театр и фельетонных стишков в мелкую петербургскую прессу.
Замечательно, что уже тогда Некрасов проявил тяготение к фольклору и начал до известной степени осуществлять ту программу, которую значительно позже (в одном из черновиков «Элегии» 1874 г.) пытался сформулировать так:
Еще в 1841 году, едва вступив на литературное поприще, он в рецензии на «Русские народные сказки» И. Сахарова назвал их «неоцененным подарком для русской литературы» и обнаружил большой интерес к звонким и веселым простонародным созвучьям, которые услышал в этой книге:
Иные сцены в ранних повестях и рассказах Некрасова являют собою мозаику народных прибауток, поговорок, присловий, причем некоторые из этих речений имеют резко выраженную стиховую природу:
Иные являются, по самому своему существу, поговорками, окрыленными внутренней рифмой:
Побьет, побьет, да на воз навьет (VI, 111).
Мы не из таких, чтобы грабить нагих (VI, 112).
На том свете в лазарете сочтемся (VI, 112).
Ну, уж только и господа, с самого с-испода (VI, 112).
Поклон да и вон (VI, 112).
Табачку свету нигде нету (VI, 113).
Известно наше богатство: кошля не на что сшить — по миру ходить (VI, 113).
Ходи в кабак, кури табак, вино пей и нищих бей — прямо в царство немецкое попадешь! (VI, 114).
Пошла душа в рай на самый на край! (VI, 114).
Здравствуй, нос красный! (VI, 116).
От стены до ног семьдесят пять дорог (VI, 272).
401
О. В. Ломан, Усадьба Н. А. Некрасова Чудовская лука. — «Некрасовский сборник», М. — Л. 1951, стр. 248—249.
403
Менее развернутый вариант этой прибаутки находим позже в статье В. И. Даля «О русских пословицах», напечатанной в некрасовском «Современнике» (1847, № 6, стр. 147— 156): «Из села Помелова, из деревни Вениковой».