Без троицы и дом не строится! (VI, 284).
Говорят, что кур доят, а я так думаю: щупают (VI, 292).
Эти блестки крестьянского юмора использованы Некрасовым в его юношеской повести «Жизнь и похождения Тихона Тростникова».
В первой ее части в виде эпизодических лиц изображаются крестьяне, живущие в «петербургских углах», в третьей — крестьяне, беседующие в одном из петербургских трактиров. В обеих частях автор насыщает их речь вышеприведенными крылатыми фразами.
В начале настоящей главы говорилось, как глубоко понимал Некрасов все усиливавшийся процесс дифференциации крестьянства.
Эта дифференциация до некоторой степени отражена и в его ранних произведениях, где крестьянин-землероб говорит иначе, чем барский дворовый. В «Тихоне Тростникове» он отмечает, что именно дворовым, а не какому-нибудь другому слою крепостного крестьянства свойственны метонимические вульгаризмы, вроде «Рождественской части» для обозначения рожи. «Харьковской губернии» для обозначения хари, «волостного правления» для обозначения волос и т. д. Указывая на это, Некрасов тем самым защищает речь «землеробов» и «пахарей» от возможных упреков в подобной вульгарности.
Мещанский говор опять-таки выделен у него в особую категорию речи («надуванция», «а́хтер», «изюмец»).
Любопытно, что слово «ерунда» еще не входило тогда в литературу, и, использовав его, Некрасов счел нужным сделать к нему примечание: «лакейское слово, равнозначительное слову — дрянь».
Впоследствии в другой своей повести он целую страницу посвящает этой дифференциации слов. Поводом к его рассуждению послужили слова «рохля», «тетеря», «божевольный».
«Что такое рохля и другие сейчас употребленные слова?» — спрашивает Некрасов. И отвечает на это таким рассуждением: «Народ редко выражает свои приговоры о людях, с определьтельностию, принятой в других классах; дурак, подлец почти неупотребительны в его словаре; у него свои условные определения личностей, замечательные какой-то деликатной уклончивостью, которая, впрочем, не лишена меткости, заменяющей жестокую определительность приговоров образованного класса. Тетеря, ворона, сорока, пропащий человек, вахлак, войлок, увалень, рохля — все эти названия и множество подобных беспрестанно слышатся на языке народа, и по ним он расценивает окружающие его характеры, может быть, еще вернее и точнее, чем общество, щедрое на резкие эпитеты. Не мешает заметить, что неблагозвучные слова — ерник, шильник, шаромыжник, мазурик, жулик — вовсе не принадлежат народу, а только городу и рынку (курсив мой. — К. Ч.). Человека недальнего и бесхарактерного, нестойкого в слове не с дурного умысла, а по слабости, народ зовет божевольным, грубого и бешеного — нравним, а о человеке щедром, правдивом, великодушном прекрасно и сильно говорит — душа божеская» (VI, 442-443).
Здесь отчетливо выражено стремление молодого Некрасова к анализу различных оттенков простонародной речи. Понимая под словом «народ» трудовое крестьянство, он указывал в вышеприведенных строках, что не следует смешивать язык этого народа с жаргонами тех оторвавшихся от народа слоев, которые находятся под воздействием «города и рынка».
Выясняя, какие из крестьянских словечек, подслушанных Некрасовым в ту раннюю пору (кроме тех, которые отмечены выше) вошли впоследствии в его поэму «Кому на Руси жить хорошо», мы можем раньше всего указать два собственных имени: «Дурандиха» и «Адовщина». В самом начале поэмы, в ее «Прологе», имеются строки о деревенской старухе, «корявой Дурандихе», которую странники именуют иронически ведьмой. Это выразительное крестьянское имя впервые появилось в ранней некрасовской прозе, в повести о Тихоне Тростникове, где выведена унтер-офицерша Дурандиха (VI, 244).
В главе «Счастливые» есть такие стихи:
Название «Адовщина» (от слова ад), вполне гармонирующее в этой поэме с другими столь же многозначительно мрачными названиями деревень: Дырявино, Горелово, Неелово, Столбняки, Дымоглотово, стало известно поэту еще в 1853 году, во время его весенней поездки в сельцо Алешутино, Владимирской губернии (VI, 367).[404]
К еще более ранней дате относится другое крестьянское словосочетание, встречающееся в поэме Некрасова: «праздновать трусу»:
404
Адовщина — крестьянская форма Одоевщины (подобно тому как город Овидиополь в просторечии носил наименование Адополь). С историей одного из героев поэмы — праведного бурмистра Ермила, управлявшего Адовщиной, поэт познакомился в том же 1853 г. (см. мой комментарий к поэме, III, 658).