Плейстоцен, сказал я себе, но как глубоко в плейстоцене – у меня не было способа узнать.
Вокруг лежала земля, которую я знал – и как она отличалась! Не было лесов. Во все стороны расстилалась земля, покрытая травой, похожая на тундру, с кущами берез и каких-то кустарников, вплоть до реки, где можно было туманно рассмотреть желтые ивы.
Березы в рощице рядом со мной были покрыты листьями, мелкими недоразвитыми весенними листочками. Коричневая земля под деревьями была покрыта ковром изящных многоцветных цветов, раскрывающихся вскоре после схода снега. Медуница придавала воздуху особый аромат. Мальчишкой я бродил по лесам по этой самой земле и приносил домой в чумазых руках большие букеты цветов, которые моя мать ставила в приземистый коричневый кувшин на столе в кухне. Их незабываемый аромат я мог уловить даже отсюда.
Весна, думалось мне, но для весны было холодно. Несмотря на солнце, я дрожал. Ледниковый период, сказал я себе. Должно быть, уже в нескольких милях к северу стоят стеной сияющие валы ледникового фронта. А у меня не было ничего, кроме пижамы да шлепанцев и дробовика с двумя патронами. Таков был общий итог. Ни ножа, ни спичек – ничего. Взглянув на небо, я увидел, что солнце движется к полудню. Если так холоден был день, то ночью можно было замерзнуть. Огонь, думал я, но как его развести? Если бы я мог найти кремни! Я порылся в памяти, вспоминая, находили ли когда-нибудь по соседству кремни, но даже если они тут и есть, что мне с ними делать? При ударе кремнем о кремень искры будут слишком слабы, чтобы зажечь огонь. Сталь была – в ружье, – зато в этом районе не было никаких кремней, это я помнил. Пожалуй, можно распотрошить патрон, смешать порох с трутом и выстрелить. А что, если это не сработает? – спросил я себя. И где взять трут? В сердцевине гниющего бревна, если тут можно найти такое, если удастся его расколупать и найти внутри сухое рыхлое дерево. Или содрать бересту и мелко искрошить ее.
Я стоял, оглушенный, изнуренный своими мыслями и подкрадывающимся страхом. И обратил внимание на птиц. Я и раньше слышал их, но, раздираемый другими заботами, отстранялся от этой. Какая-то голубая птичка пристроилась на сухом стебле и запела. Из травы вылетел полевой жаворонок и взвился в воздух, рассыпав свою трель волнующего счастья. Среди берез попискивали и скакали с ветки на ветку маленькие птички, похожие на воробьев. Да здесь местность прямо кишела птицами.
Раскинувшаяся передо мной земля, на которой я наконец начал ориентироваться, становилась на взгляд все более знакомой. Обнаженный, это все еще был Уиллоу-Бенд. Река текла с севера, отклоняясь на запад, а затем поворачивала на восток. Вдоль всего изгиба русло было окаймлено желтыми ивами.
Мастодонты уходили вниз по долине. Я не видел другой живности, кроме мастодонтов и птиц. Но здесь могли быть и другие животные: саблезубые тигры, волки, может быть, даже пещерные медведи. Я мог обороняться очень недолго: когда патроны будут использованы для добывания огня, я останусь безоружным и беззащитным, а ружье будет не лучше дубины.
Осмотревшись вокруг, я пошел к реке. Она была шире и текла значительно быстрее, чем обычно. Видимо, из-за талой воды ледников.
Облачная желтизна исходила от желтых пушистых шариков, похожих на гусениц, покрытых золотистой пыльцой. Поток был чист – так чист, что можно было видеть, как галька ворочается на дне да тени рыб мелькают у берега. Пища есть, сказал я себе. Ни крючка, ни лески, но я мог сплести сеть из ивовой коры. Это будет грубое изделие и непривычное дело, но это можно сделать. Сырая рыба будет не очень хороша в качестве постоянной диеты, подумал я, но вскоре бросил размышлять об этом.
Если я должен остаться здесь, говорил я себе, если не было способа вернуться назад, то так или иначе мне нужно позаботиться об огне – для тепла и приготовления еды.
Стоя у реки, я пытался разобраться в фактах. Если быть реалистом, я должен примириться с мыслью, что шансы на возвращение малы. А раз так, мне много чего предстоит сделать. Первое, самое первое, сказал я себе. Кров сейчас важнее пищи. Я могу и поголодать немного. Но прежде чем опустится ночь, я должен найти место, которое укрыло бы меня от ветра. Это прежде всего, понимал я, не нужно паниковать. Я не могу себе этого позволить.
Кров, пища и огонь – вот в чем я нуждался. Прежде всего кров. Затем пища. Огонь немного подождет. Кроме рыбы, должна найтись и другая еда. Может быть, клубни и коренья, даже листья и кора. Правда, я не знаю, какие из них безвредны. Можно понаблюдать, что едят медведи и другие животные, получая какой-то шанс: возможно то, что они едят, безопасно. Что-то вроде игры. Еще мне нужно оружие, дубинка. Можно использовать ружье. Но это вещь тяжелая и неудобная для руки. Лучше была бы палка. Несомненно, где-нибудь можно найти хорошую палку, удобную для руки, выдержанное дерево, которое не разломится при первом же ударе. Еще лучше были бы лук и стрелы. В свое время, возможно, я выйду и с таким оружием. Надо найти острый камень или такой, который можно разбить, чтобы образовалась острая кромка. С ним можно срезать и очистить побег для лука. В молодости, как я помнил, мы помногу болтались с луком и стрелами. Нужна тетива, и тонкий упругий корень мог бы послужить тетивой. Какой же это корень индейцы использовали для шитья своих каноэ? С тех пор, как я читал «Песнь о Гайавате», прошли годы, а ведь там об этом говорилось.
Размышляя обо всем этом, я возвращался от реки к рощице берез. По пути я забрался на маленький бугор. Стоило начать прямо сейчас и приглядеть какое-нибудь место для ночлега. Пещера была бы идеальной находкой. Но, в крайнем случае, я могу заползти в кустарник. Ветки его клонятся к земле. От холода они не защитят, но по крайней мере могут защитить от ветра.
Я перевалил через бугор, начал спускаться вниз, разыскивая убежище. Поэтому я не сразу заметил ЭТО – дыру в земле. Стоя на ее краю, я глядел вниз, но прошло еще несколько секунд, прежде чем я осознал, что нашел.
И внезапно я понял. Это была та яма, где я проводил свои раскопки. И она уже была старая. Ее стенки заросли травой, а на дальней стенке выросла маленькая березка. Дерево росло под сумасшедшим углом.
Я сидел на корточках и смотрел на яму, и странная волна ужаса захлестывала меня. Ужасный смысл времени. По какой-то причине, которой я не мог понять, древность ямы вызвала во мне глубокую подавленность.
Холодный нос коснулся моей обнаженной спины, и я инстинктивно подскочил, взвыв от страха. Я упал на склон, докатился до дна ямы, и ружье выпало у меня из рук.
Лежа на спине, я уставился на склон, на то, что коснулось меня своим носом. Это был ни волк, ни саблезубый тигр. Это был Боусер, смотревший на меня сверху с глупой ухмылкой и неистово размахивающий хвостом.
Я на четвереньках выбрался из ямы, обнял собаку, в то время, как Боусер вылизывал мое лицо. Шатаясь, я встал на ноги и ухватил его за хвост.
– А ну-ка, домой, Боусер! – громко закричал я, и хромающий Боусер на негнущейся ноге направился прямо к дому.
9
Я сидел за кухонным столом, завернувшись в одеяло, и пытался унять дрожь. Райла готовила оладьи.
– Надеюсь, – сказала она, – ты не простудился.
Я дрожал. Я не мог с этим справиться.
– Там было холодно, – ответил я ей.
– Это была твоя мысль – выйти в одних пижамных штанах.
– Там, к северу, были льды. Лед можно было чувствовать. Держу пари, что был не более чем в двадцати милях от ледникового фронта. В этом районе ледник не проходил. Лед двигался к югу по обе стороны от нас, но никогда не закрывал эту землю. Никто не знает почему. Но в двадцати-тридцати милях к северу лед мог быть.
– У тебя было ружье, – вспомнила она. – Что с ним?
– Когда Боусер подошел ко мне сзади, он напугал меня чуть ли не до потери рассудка. Я вскочил и уронил ружье, а когда увидел Боусера, то уже не стал останавливаться, чтобы подобрать его. Понимаешь, я думал только об одном – что он может привести меня домой.