— Он жил в состоянии нервного напряжения, Хьюго. Хотел уйти к Софи навсегда. Сказал, что любит ее. Но на самом деле он любил меня. Несколько месяцев он ходил по лезвию ножа, а тут она заставила его делать выбор. И он выбрал ее. В последний раз он пришел сюда ко мне свободно, и он знал, что́ я скажу — если он уйдет к ней, то никогда больше не увидит меня. Это была для него чрезмерная нагрузка. Он отчаянно хотел Софи, но не смог бы вынести разрыва со мной и всего, о чем я говорила. Вот почему он пил больше обычного. Когда я спросила его, может ли что-то заставить его изменить свои намерения, он ответил, что слишком поздно. Что утром они уезжают в Париж.
Улыбка тронула ее губы. Мелоди стояла, глядя вниз на Бишопа, руки ее вяло висели по бокам.
— Я нормально перенесла это, Хьюго. Мне даже стало весело. Я сказала, что у нас есть по крайней мере еще одна ночь. И мы можем провести ее в «Беггарс-Руст». Он сказал — прекрасно! Мы еще выпили, нам было очень хорошо вместе. Потом я позвонила Тому Поллинджеру, сообщила, что мы приедем, но что я не знаю, когда именно, потому что мы несколько навеселе. Мы вышли отсюда вместе. Он хотел везти меня на своей машине, но я отказалась.
Она оторвала от него взгляд и медленно вернулась к окну.
— И я предложила ему устроить гонки — с шампанским для победителя в «Беггарс-Руст».
Луч света с улицы вспыхнул на оконном стекле. На этом фоне совершенно неподвижно рисовался силуэт Мелоди. Бишоп некоторое время смотрел на него, потом заговорил:
— И ты считаешь, что убила его таким образом?
Она круто повернулась и почти рассмеялась.
— О боже, нет, конечно! Произошел несчастный случай — разве не такой вердикт вынес коронер? Когда Дэвид уходил отсюда, он был пьян. Он всегда быстро гонял на машине. Нолл-Хилл опасное место, и оно лежало на нашем пути. Ему бросили вызов, предложив гонку, и он принял его. Но произошел несчастный случай, и Дэвида не стало…
Бишоп поднялся с дивана и, ставя бокал на столик у стены, залюбовался его узором. Столик был вырезан из слоновой кости.
— Должно быть, ты прекрасно себя чувствовала в ту ночь, Мелоди. Среди всех несчастий.
До него донесся тихий голос:
— Не помню, как я чувствовала себя. Но знаю, что когда я подъехала и увидела пролом в ограждении, я ощутила, что свершилось чудо. На миг я испытала удивительное чувство — словно я бог.
Отвернувшись от резного столика, Бишоп поглядел на нее: глаза Мелоди блестели.
— Каин, — буркнул он.
— Бог или Каин, но Дэвид погиб. И он остался моим. Моим навсегда.
Она глубоко вздохнула, и тело ее расслабилось. Бишоп подошел к ней, остановился рядом и стал смотреть вниз в окно.
— И ты ни разу не пожалела о том, что сделала?
— Пока еще на это даже времени не было. Может, такой день и настанет когда-нибудь, но не думаю. Он ушел из жизни в полном своем великолепии, и таким я его запомню навсегда. Великолепным и моим.
— Но то будет какая-то однобокая жизнь, тебе не кажется?
— Нет. Теперь все это отступило в темноту, и теперь другой мужчина становится для меня Дэвидом. Отныне так будет всегда.
— Вот почему ты так часто прятала со мной свою гордость, — пробурчал Бишоп, обращаясь скорее к себе. — Ты откровенно предлагала себя. Думаю, ты не могла бы этого ни с одним другим мужчиной.
— Нет, только с тобой, милый.
Она тронула его руку. По коже его пробежали мурашки, он засунул руки в карманы и в упор посмотрел на нее; но прошла минута, прежде чем Бишопу удалось избавиться от стоявшего перед глазами образа — изуродованный труп за рулем в освещенном лунным светом лесу. И он, Бишоп, оказался связующим звеном между тем трупом и этой живой женщиной; по этой самой причине она хотела его.
— Пожалуй, я пойду, — сказал он.
— Хорошо. — Голос ее остался ровным.
Когда он уже дошел до двери, Мелоди проговорила:
— Хьюго.
— Да?
— Что ты собираешься делать?
— В каком смысле?
— Со мной.
— Забыть, — ответил он.
Ход двадцать первый
Стрелка спидометра прочно держалась у отметки семьдесят, когда большой серый автомобиль выехал на прямую. Лучи фар выхватили сначала красный треугольник, потом специальный знак, извещавший: «СТИП-ХИЛЛ — уклон 1 к 9».
Бишоп сбавил скорость, и на первом повороте его машина уже делала менее сорока миль в час. Фонари придавали листве желто-зеленый оттенок, тени падали на крутой известняковый склон с одной стороны дороги, покрывая его паутиной кружев. На третьем повороте Бишоп уже не увидел пробоины в черно-белом деревянном ограждении. Только у нижнего края столбов появился ряд красных лампочек — как рекомендовало жюри.