— Пьеро меня признал! — закричал Чайз и остановился. — Они не посмеют выбрать другого!
Она повернулась к нему лицом, чувствуя, что тонет. Почему ей не приходило в голову, что рано или поздно Чайз захочет власти? Неужели в этом причина его хорошего поведения?
— Стралг… — выдавила она. — Твой отец забрал меня силой и семь шестидневок держал меня в плену, насиловал, оскорблял и забрал у меня грудную дочь. Отпуская меня домой, он сообщил, что я беременна мальчиком — так ему сказали прорицательницы. Поскольку мои дети были у него в заложниках, он обязал меня выносить и родить сына, а Пьеро — воспитывать тебя как родного, иначе он убьет всех четверых.
Сын Стралга пожал плечами.
— Получается, у него не было выбора.
Действительно, с какой стати Чайзу испытывать благодарность?
— У Пьеро был выбор, потому что я не рассказала ему об угрозе Стралга. Он знал, что ты не его сын, но ты был ни в чем не виноват, поэтому он оставил тебе жизнь. Он растил и любил тебя. Когда тебя еще можно было любить.
Оливия сразу пожалела о своих словах. Чайз был даже слишком любимым сыном. Когда у них отняли детей, им больше не о ком было заботиться, и они страшно его избаловали. Теперь же родительская слабость принесла ужасные плоды.
Неожиданный порыв ветра загасил огонек ее лампы.
— Ты сама призналась, — голос Стралга эхом разнесся в темноте, — что Кулак хотел, чтобы я родился. Выходит, он решил сделать меня дожем Селебры.
Нет. Стралг лишь продемонстрировал Пьеро свое презрение, отпустив Оливию беременной, но она не могла сказать это Чайзу.
— Совет знает, что для них хорошо, — заявил Чайз. — Они будут делать то, что велит мой настоящий отец, как делал твой жалкий бесхарактерный муж. — Ненавистный голос сорвался на визг. — Мой настоящий отец велит им выбрать меня! И если ты будешь хорошо себя вести, возможно, я позволю тебе водить во дворец мужчин.
Пока Оливия мучительно придумывала подходящий ответ, любой ответ, она вдруг вспомнила, что идет на встречу с Марно Кавотти. Если Чайз Стралгсон увидит хотя бы намек на то, что Мятежник во дворце, он быстрее молнии помчится в бараки вигелиан на другой стороне улицы, чтобы получить обещанную награду.
Он молча развернулся и бросился бежать. Она заметила его тощую тень в тусклом свете в конце коридора, когда он свернул за угол и влетел в Зал с Колоннами.
Ураган постепенно отступал. Одну из больших ставен на колоннаде открыли и сдвинули в сторону, чтобы впустить внутрь проблески серого света и напитанный жаром воздух. Ливень на внешней террасе превратился в мелкий дождик. Заставив себя идти спокойно, Оливия вошла в Зал, где уже ждали трое человек.
Серебристое одеяние, серебряные волосы — мастер Дицерно держал в руке лампу. У него за спиной стоял Чайз в набедренной повязке, на шее то и дело вспыхивали и гасли отблески серебра. Он был почти того же роста, что и наставник, однако рядом с третьим человеком казался ребенком. Будущих веристов отбирали по размерам, но с годами они становились еще больше — увеличивались с каждой битвой. Так по крайней мере говорили.
Когда она подошла к ним, то с ужасом увидела, что третий человек одет в плащ налиста. Капюшон скрывал его голову и плечи, оставляя открытым только лицо — никакая другая одежда не спрятала бы медный ошейник. Тем не менее Оливии показалось немыслимым святотатством, что Герой изображает из себя брата Милосердия. Все трое опустились перед ней на колени, Чайз на миг позже остальных. По правилам он должен был ей поклониться, а затем представить посетителя.
Дицерно выждал несколько секунд и произнес:
— Миледи… окажите мне честь и позвольте представить… брата Марно. Брат Марно известный и очень искусный служитель священной Налы.
«Марно» — самое обычное имя, но Оливия пожалела, что они не выбрали другое. Она бросила взгляд на Чайза и увидела, что у него снова изменилось настроение. Он дергался, не в силах сдержать возбуждение и оторвать взгляд от переодетого вериста. Он все понял! Неясно, как ему это удалось, но сомнений быть не могло: он догадался, кто перед ним.
Жизнь превратилась в кошмар внутри кошмара.
— Прошу вас, встаньте. Добро пожаловать в наш дом, брат Марно.
— Миледи, я благодарю богов за возможность и честь помогать лорду Пьеро.
Его голос звучал резко и глухо — ничего общего со звучным басом Стралга. Лицо же оказалось совсем не таким, каким она представляла себе лицо знаменитого повстанца — красивое, чувственное, аристократичное. Он был очень похож на Дульо Кавотти, своего погибшего отца.
— Вы сумеете облегчить страдания моего мужа?
— Не я, миледи. Богиня.
— Разумеется.
Ему следовало сказать «моя богиня».
— Ты недавно в нашем городе?
Надо же, Чайз решил завести светскую беседу! Неужели грядет начало новой эры?
Кавотти, видимо, вспомнил, что у него селебрианский акцент, и ловко избежал ловушки.
— Я здесь родился, но много лет не был.
— Ты уехал до моего рождения, да?
Переодетый верист секунду молчал.
— Задолго до этого, лорд Чайз.
Оливия фыркнула — может быть, напрасно, но сейчас уже ничто не остановило бы ее сына.
— А ставню ты сдвинул, брат? Чтобы ее поднять, понадобилось целых четыре человека.
— Нет, это сделал мастер Дицерно. Как он наверняка вам говорил, боги дают силу тем, чьи помысли чисты.
Чайз удивленно рассмеялся.
— Я говорил ему, что скромность — признак хорошего воспитания, — заметил Дицерно.
— Я сейчас видел своего отца. Он так ужасно страдает, что я прямо сам не свой, — прищурившись, выдал Чайз. — Ты не мог бы меня немного успокоить и утешить, налист? Всего одно прикосновение… — Он протянул ему тощую руку.
Кавотти схватил ее своей огромной лапой.
— Приятель, давай-ка я лучше покажу, как можно легко прогнать беспокойство и ненужные тревоги.
Он подошел к двери и шагнул на террасу. Чайзу пришлось следовать за ним, хотя он лягался, вырывался и вопил.
— Прекрати! Мне больно! Отпусти меня!
— Помощь священной Налы тебе не требуется, — прорычал великан. — Посмотри сюда. Ловкий юноша может легко перебраться через балюстраду и спрыгнуть на речную стену. Обеги город дважды, и ты увидишь, как все заботы уступят место радости от того, что ты силен и здоров.
Когда он его выпустил, Чайз сразу отскочил, потирая белые пятна на руке и сердито шипя, точно разъяренный кот.
— Пойду переобуюсь!
Даже не поклонившись матери, он промчался через зал и исчез тем же путем, каким пришел. Верист хохотнул.
— Прошу меня простить, миледи, но я получил огромное удовольствие от этой маленькой проделки. Я — позор на голову мастера Дицерно. — Он вновь поклонился. — Марно Кавотти к вашим услугам.
— Как ты посмел тронуть моего сына?
В глазах Мятежника загорелся гнев.
— Вам повезло, что я не свернул ему шею, миледи. В его возрасте я был пленником в Болуцци, где меня вынудили стать веристом. Не выучиться там можно было единственным способом — умерев. Любого беглеца догоняли. Вам ведь известно, что боевые звери выследят кого угодно, точно гончие псы? И разорвут на куски. Они растерзали нескольких мальчишек, которым было по тринадцать-четырнадцать лет. А потом показывали нам куски их мяса. Нет, у меня к Стралгу гораздо больше претензий, чем у вас, миледи, а ваш драгоценный внебрачный сынок должен радоваться, что у него еще целы яйца.
Наставник застонал, но Кавотти не обратил на него внимания.
— Грубиян! — Оливия нашла отдушину для ярости, которая крепла в ней весь вечер. — Это ты скоро лишишься некоторых частей тела! Чайз наверняка пошел к старшей налистке — спросить, знает ли она брата Марно.
— И сколько ему потребуется, чтобы добежать до вигелиан?
— Всего несколько минут.
— Миледи! — вскричал Дицерно. — Вы не могли бы послать за ним дворцовую стражу? Какой ужас!
— Нам хватит времени, — спокойно проговорил Мятежник. — Но чем меньше вы будете знать, тем лучше, учитель. Оставьте нас. Я предлагаю вам покинуть Селебру, как только утром откроются ворота.