— Тогда бегите скорее в Сенат! — Она поцеловала его в лоб.
А он, сообразив, что появился хороший повод для борьбы с ее упрямством, стал клонить разговор к примирению: — Конечно, надо сначала получить разрешение врачей, но я тебе помогу. Ты только обратись к ним с просьбой, а Сенат тебя поддержит.
Она молчала, словно соображая.
А он продолжал гнуть свою линию:
— Еще надо согласие общества, но это совсем дело пустяшное. Ты только скажи им: я согласна с вами помириться! Вот и все! Видишь, как просто? Пойдем вместе и попросим их? — И, улыбаясь от сознания, что конфликт улажен, он протянул ей руку, приглашая пойти в приемную на перемирие.
Но она стояла в нерешительности, о чем-то раздумывая и не подавая ему руки. Потом, покачав головой, резко отвернулась, видимо, разгадав его тактику.
У Главы сразу же исчезла с лица радость. В беспомощном отчаянии упала протянутая рука. Он резко сказал:
— Значит, ты не хочешь, чтобы к тебе вернулся муж, а к дочери — отец…
Она быстро повернулась к нему. Глаза ее расширились от удивления.
— Я?! Я не хочу, чтобы к нам вернулся отец? Да вы серьезно это говорите?
— Конечно! — подтвердил он. — Свое упрямство ты ценишь превыше всего!
— А вы докажите! — защитилась она.
— Я докажу! Ты упряма, как ослица! Я докажу тебе это!
И он, загибая пальцы, стал бросать ей свои доказательства, а она парировала их, словно выпады шпаги.
— Отказалась от услуг нянь — это раз!
— Девочка чувствует чужие руки и капризничает! А ночью они храпят!
— У тебя нарушен сон, а ты не хочешь принимать лекарства — это два!
— Я уже говорила, что лекарство может вредно повлиять на состав молока!
— Девочке необходим медицинский надзор, а ты не позволяешь врачам следить за ее здоровьем. Кризис может повториться. Это три!
— Они замучили своим надзором и меня, и ее. Когда надо будет, я их позову!
— Когда надо! Это могут определить только врачи, а не ты. Они опытные специалисты, а ты — невежда! — взорвался он, теряя дух дуэли.
— Опытные? — она оттопырила губу. — А чего ж они постоянно спорят меж собой, не могут решить, какое лекарство ей лучше подходит? Ничего они не знают, эти специалисты. Только напускают на себя важный вид!
Перепалка могла бы продолжаться. Но Глава до того, как его выбрали в Сенат, сам был медиком, и от ее уничижительных слов о врачах встревожилось профессиональное его самолюбие. Он грубо отчитал ее:
— Ты не имеешь права так судить о врачах! Ты еще до этого не доросла! Они ученые! Они заботятся о здоровье твоей дочери! А ты, по глупости своей, не можешь этого понять!
Упоминание об ученых вызвало в ней какой-то неожиданный стихийный всплеск эмоций. Лицо покрылось пятнами, в глазах вспыхнул злобный огонь.
— Вы сказали: «Ученые»? Ах, эти ученые! Ах, как они теперь заботятся о нас! Что ж эти «ученые» раньше-то не подумали? Устроили ад на Земле, а теперь решили, видите ли, проявить заботу! Какие они добренькие, эти ученые!
Глава был поражен не столько злобной тирадой против ученых, сколько осведомленностью молодой женщины. «Откуда она знает? Ведь об этом запрещено рассказывать! Есть специальный закон, вынесенный Сенатом!.. Значит, кто-то нарушил его. Кто-то рассказал ей. Но кто? Зачем? Это же величайшая подлость!»
— Вечно ты путаешь! Ведь не ученые же отдавали приказ! — в полемическом угаре возразил он, однако, тут же спохватился и резко оборвал разговор. — И… не надо об этом!.. Сейчас не надо об этом!
— Ага, вы скрываете от меня! А я все знаю! — с вызовом и обидой проговорила она. — Только мне непонятно: почему я об этом не должна знать?
— Тебе… беречь свое здоровье и здоровье девочки — вот что тебе следует знать! — ответил Глава, пытаясь уйти от начатого разговора, но она крепко вцепилась в запретную тему и вызывающе заявила:
— Я все давно знаю!
— О чем?
— Да о чем вы все так дружно умалчиваете. О том, что произошло на нашей планете и кто в этом виноват. Молчите потому, что совестно в этом признаться! Противно смотреть, как взрослые играют в обман! Кого вы обманываете? Ведь нас, молодых, как говорят, осталось всего человек десять.
Она упрямо, с дерзким вызовом глядела на него, не давая уйти от разговора. И тогда он сказал с откровенной прямотой:
— Да, мы молчим потому, что страшно говорить об этом. Тяжело даже вспомнить! Мы дали себе зарок: молчать! А когда у тебя родилась дочь, Сенат наложил запрет на подобные разговоры!
— Но это называется — скрывать правду! — возразила она и с осуждением добавила: — Хотите закопать правду от потомков — не выйдет! Может, их и не будет, потомков-то, а вы так стараетесь! — Она горько усмехнулась, потом взяла его под руку, подвела к окну и, приоткрыв штору и указав на толпу, попросила: — Прикажите, пожалуйста, этим олухам: пусть не торчат под нашими окнами дни и ночи. Устроили засаду! — И с ехидством: — Передайте им: я не буду рассказывать своей дочери про ваш великий грех, пусть не беспокоятся и спокойненько расходятся по домам.