— Кто такой Аладин?
— Это такой человек, у него была лампа, он ее потер, тогда появился дух и исполнил все его желания.
— Значит, Аладин был колдун, а тот, кто читает о Христе, не может быть колдуном.
— Он читал не о Христе, а о Христианине. Человек, который странствовал, назывался Христианином, и он поехал в долину отчаяния. Об этом должно быть написано в библии, только я никак не могу найти.
Бабушка долго молчала задумавшись.
— Ты прочла всю библию?
— Нет, не всю. Дя… то есть папа и мама сердятся, когда я читаю библию.
— Сердятся? Бедное дитя! Что же ты раньше мне не сказала? Бедное, бедное дитя! А не говорил тебе этот человек, где сказано в библии о странствиях Христианина? Может быть, это апостол Павел?
— Нет, это не Павел, про него я читала, он такой скучный.
— Да простит тебя бог, дитя, он ведь любимый ученик господа нашего.
— А откуда ты это знаешь, бабушка? Где написано, что он его любимый ученик?
— Так ведь… так ведь он был язычником, а потом обратился.
— А я однажды дала на язычников пять эре.
— Павел был не такой язычник. Ему было очень трудно спастись, потому что он поклонялся другим богам.
— У этих язычников тоже были другие боги. Учительница рассказывала, что у них деревянные идолы и живут они в Китае, в Африке и в разных других местах.
— Где их только нет, — вздохнула бабушка и снова задумалась.
— Ты читала Откровение Святого Иоанна?
— Нет, а разве об этом есть в библии?
— Ну, конечно, дай мне библию, я тебе покажу. Наверное, там как раз и написано о странствиях Христианина, потому что эту книгу очень трудно понять.
Я достала библию. И с этого дня все время, пока бабушка оставалась у нас, восьмилинейная лампа неизменно горела в те часы, когда мать уходила доить коров. Бабушка подсаживалась поближе к лампе и открывала библию.
Я показывала главы, которые уже прочла, и призналась, что не могла одолеть книги Чисел.
— Значит, ты не знаешь родословия Иисуса, — сказала бабушка.
Я промолчала. Родословие Иисуса меня совершенно не интересовало. Я хотела узнать побольше о странствиях Христианина.
— А книгу Иова ты читала?
— Да, но это скучно, и пророки все такие злые, а Навуходоносор ел траву, а Даниил овощи, и стал толстый и жирный, а этот, который сидел в печке, мама думает, что он намазался чем-то и поэтому огонь его не тронул.
— Дитя мое! В библии надо искать бога! Пожалуй, твоя мать в самом деле права, тебе незачем читать библию.
— Бабушка, милая, я буду думать о боге. Прочти мне про Иоанна. Бабушка, дорогая, не говори маме, что мне нельзя это читать: она хочет выбросить библию. Бабушка, я буду молиться каждый вечер.
«Ангел сходит в наш чертог, три златых свечи зажег, книга божия в руках, имя божие на устах, усни с именем божиим на устах», — торжественно продекламировала я для вящей убедительности.
— А ты обещаешь становиться на колени и читать молитву вслух?
— Мама рассердится, она говорит, что кто молится вслух при других, только представляется нарочно. Она говорит, что, если ты несчастлив и не умеешь молиться про себя, ты должен уйти куда-нибудь и там громко воззвать к богу.
Вид у бабушки был расстроенный. В сенях послышались шаги, и она с не меньшей поспешностью, чем я, упрятала библию на место. Вошли мать с отчимом.
Когда мы поели кашу из ржаной муки и запили ее молоком — любимым лакомством бабушки, — отчим помог старухе стать на колени с таким видом, точно спускал на землю огромную тяжесть. Мать тоже казалась угрюмой. Я нашла, что у них слишком уж сердитый вид, и во мне проснулся дух противоречия. Мне вдруг стало жаль бабушку. Я подошла к стулу, на который она уронила скрещенные руки, и, упав на колени возле старухи, громко и раздельно прочла вечернюю молитву, не думая, конечно, ни о том, будет ли моя молитва услышана, ни о самом боге, а просто желая показать, что я на стороне бабушки. Бабушка испуганно посмотрела на меня и перестала молиться.
Ни мать, ни отчим не произнесли ни слова. Они сидели, точно два деревянных идола, не обращая внимания ни на меня, ни на бабушку. Вид у них был очень странный.
Только ложась в постель, бабушка сказала дрожащим голосом:
— Я не просила девочку, она сама.
Отчим хотел что-то ответить, но мать бросила на него предостерегающий взгляд. Я решила, что они ведут себя глупо, но испугалась. Ну что страшного я сделала? Я ведь знала, что мать иногда молится, я слышала, как она шепчет что-то про себя, но после молитвы лицо ее всегда мрачнело, точно она раскаивалась в том, что молилась, точно она чувствовала себя униженной или жалела о потерянном времени. Но мне она часто говорила, что я должна читать вечернюю молитву.