— Посмотрим, может хоть младшие будут нормальные, — говорила она. Оба идиота были старшими.
Мне все это казалось очень странным. Я была твердо уверена, что она все придумывает нарочно для матери. А мать-то, глупая, развесила уши и слушает. У меня была учительница, Ханна, любимые стихи. И как только приходила соседка, я старалась убежать из дома.
Соседка была крупная, толстая, как пивовар, женщина с выпученными глазами. От нее всегда скверно пахло. Как могла мать сидеть рядом с ней? Но мать всегда очень серьезно и внимательно ее выслушивала и вздыхала — значит, соседке и вправду было очень плохо.
Но когда у нас гостила бабушка, соседка не осмеливалась приходить, видно боялась ее. Бабушка так и не узнала, что соседка приходит к нам.
— В другой раз обязательно пойду рожать в родильный дом, — сказала как-то мать соседке.
— Да ты только подумай, Гедвиг, как там хорошо. А останешься дома — тут тебе и стирка, и стряпня, и все остальное. Хотя, конечно, кто-нибудь должен присматривать за домом.
Ну, не глупо ли? Я старалась не обращать внимания на их разговоры. Мужа соседки я никогда не видела. «Он пошел в порт, — отвечала мать всякий раз, как я про него спрашивала.
Однажды вечером, уже после знакомства с соседкой, мать не вернулась из города. Есть было совсем нечего, мать обещала купить чего-нибудь. Я ждала, ждала ее, потом пошла на улицу, немного поиграла, но ребята один за другим разошлись, и я опять осталась одна. Время близилось к десяти, и я снова поплелась домой. Ключа в замке не было, он лежал под половиком — там же, где я его оставила. Мать не пришла. Я была очень встревожена и голодна. С большой перемены в школе у меня крошки во рту не было, да и в перемену я съела совсем немного.
Я постучала к соседке: у меня еще оставалась слабая надежда, что мать, может быть, зашла к ней. Обыкновенно мать покупала продукты и для соседки, та ведь не могла оставить малышей на попечение идиотов и уйти, ведь самому младшему исполнилось только полгода.
— Боже мой, да она ко мне и не заходила.
Тогда я снова пошла домой и уселась на свой желудевый диван. Я слышала, как наверху громко разговаривали, потом там что-то загремело — должно быть, раскладывали кровати. В комнату доносились голоса из соседних домов, там тоже были открыты окна. У всех были семьи, друзья, все болтали друг с другом, ужинали, собирались ложиться спать. Только я сидела в одиночестве.
Я пошире распахнула окно и выглянула на улицу.
На зеленых качелях у дороги сидели мужчина и женщина. Мужчина обнимал женщину. Они целовались. Должно быть, окно скрипнуло, потому что мужчина оглянулся. Но женщина еще крепче обняла его и продолжала целовать.
— Дженни, ребенок смотрит, — сказал он и отстранил от себя женщину.
— Подумаешь! — фыркнула падкая до поцелуев Дженни, оглянулась на меня и крикнула: — Ступай-ка спать, нечего подглядывать за людьми!
— Замолчи, карга! Я вовсе и не смотрю на тебя, — огрызнулась я и с треском захлопнула окно. Было слышно, как захохотал мужчина.
— Какие-то цыганята живут здесь, — сказала женщина; потом стало тихо.
Когда я еще раз открыла окно, они уже исчезли. Зеленые качели были пусты. Хозяйка, что жила по соседству с нами, оберегала эти качели, точно какое-то сокровище. Мы много раз пытались перехитрить ее, придумывали сотни способов, выжидали, пока она уйдет в лавку или приляжет после обеда, и забирались на качели, но она всегда поручала кому-нибудь следить за ними, и нас прогоняли. Любимым занятием мальчишек было дразнить хозяйку: они раскачивали качели, чтобы она подумала, будто кто-то только что спрыгнул с них.
Может, мать попала под фургон или пролетку? А что, если она упала в реку или ее убил бродяга? Кругом все улеглись спать, и стало совсем тихо. Я упрямо смотрела на дорогу, все еще надеялась, что вот-вот появится мать.
Недалеко от городской заставы росло несколько старых ив. Мне казалось, что мать придет именно оттуда. Но ничего, кроме деревьев, качавшихся на ветру, не было видно.
Сгущались сумерки. Ивы казались мне высокими всадниками, скачущими под темным небом. Вот они все ближе, ближе…
Я задремала на подоконнике, как вдруг в дверь постучали.
Вошла соседка. На плечах у нее была шаль, на голове — маленькая остроконечная, похожая на охотничью, шляпка. Выглядела она в ней очень глупо. Круглое лицо под шляпкой блестело, как фарфоровое блюдце.
— Я знаю, где работает Гедвиг. Если хочешь, пойдем посмотрим, не случилось ли чего. Она чистит складской подвал на пивоваренном заводе Бергмана и всегда работает одна.