— Почему старик такой сгорбленный? Он настоящий? — спросила я вдруг у матери. Сторож не выходил у меня из головы.
— Настоящий? Ну еще бы! Это чудесный старик. У него наверняка кое-что припрятано на дне сундука. Тридцать лет простоял он у доменных печей в Лоторпе и получил за это медаль. Все доменщики такие скрюченные от долгой работы у печей, — рассказывает мать больше для соседки, чем для меня.
— Хм, да-а-а, — равнодушно подтверждает соседка.
Некоторое время мы идем молча.
— Неужели все закрыто? Я так хочу есть, — признается мать.
— Только пивные открыты, — говорит соседка.
— Да? А можно там купить бутербродов? С нами ведь девочка, так что никто худого не скажет… Если бы мы были лучше одеты, можно бы пойти в Стремхольмен, — продолжает она. (Так назывался роскошный ресторан на островке посреди реки Муталы; там всегда играл большой оркестр, а люди сидели и пили пунш.)
— Упаси бог, я там никогда не бывала, — сказала соседка.
Но я-то ходила туда однажды с матерью и отчимом, еще до того, как они поженились, и теперь просто дрожала от страха, что мать все-таки потащит туда соседку. На кого она похожа! В этой шляпке! А там так светло! Так много красиво одетых людей! И какие люди! А прислуживают такие красивые господа! В тот раз нас обслуживал очень милый господин. Он предложил нам фруктовый сок, пирожные, а мне подарил апельсин.
— За твои красивые глаза, — сказал он мне, совсем как взрослой.
— Не очень-то он умен, — заметил отчим и быстро расплатился. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Уж слишком любезен был со мной и с матерью официант.
— Нет, в Стремхольмен мы не сможем пойти, — говорит мать, украдкой поглядывая на шляпку соседки. Сама она без шляпы, косынка соскользнула с головы, и от этого она стала еще красивее.
На церкви святого Эммануила часы пробили половину двенадцатого, и соседка сказала, что надо торопиться, иначе и пивные закроются.
Наконец мы добрались до кафе у самого въезда в Салтенген.
— Сейчас здесь свободно, но в двенадцать придет смена, так что лучше садитесь в кухне, — сказала нам хозяйка.
— Мы задержались на работе и очень голодны. Можете вы нам дать что-нибудь поесть? — спросила мать.
— Конечно, у нас ведь приготовлено к приходу смены.
И началось настоящее праздничное пиршество: жареный картофель, мясо с луком, хлеб с маслом, сыр, квас, чернослив и молоко!
Толстуха соседка ела с такой жадностью, что чуть было не подавилась. Без передышки опустошала она тарелку за тарелкой.
— Надо воспользоваться случаем, — шепнула она матери, — все равно стоить будет столько же.
Мать не ответила. Она и ела немного. Теперь она побледнела и выглядела усталой. Муж хозяйки, который нам прислуживал, очевидно привык видеть голодных людей и спросил, не хотим ли мы еще чего-нибудь.
— Только попросите, — сказал он. — У нас люди могут есть сколько хотят. Портовые рабочие считают, что это правильно. И они никогда не съедят лишнего, — тут он посмотрел в сторону соседки. — Мы не распределяем еду порциями, слишком уж это казенно. Каждый сам накладывает себе. Будете пить кофе?
Соседка взяла кофе, а мы с матерью отказались.
Часы пробили двенадцать. С улицы послышались голоса, смех. Это пришли грузчики — в порту кончилась смена.
— Может быть, и твой муж с ними? — спросила мать у соседки.
— Нет, нет. Он теперь не на постоянной работе. А эти грузчики — постоянные. Они все организованы, — ну, в общем социалисты. Мой муж говорит, что хозяева не любят, когда рабочие организованы.
Мать взглянула на нее чуть насмешливо, но промолчала.
— Мы бы хотели расплатиться, — обратилась она к запыхавшемуся, вспотевшему хозяину, когда он вбежал в кухню, чтобы наполнить огромную миску.
— Сейчас! Сейчас!
— Давайте удерем, — сказала соседка. — Ты ведь предлагала заплатить? Сами виноваты, что не брали, им и сказать будет нечего.
Я готова была с ней согласиться.
Мать сделала вид, что не слышит. Соседка поднялась; она съела слишком много и то и дело икала.
Мать открыла свой кошелек, в нем лежало четыре десятки.
— Боже мой! — воскликнула соседка. — Как много ты заработала! Теперь вы сможете жить припеваючи целый месяц.
— Есть дырки, которые надо заткнуть, — сказала мать.
Подошел хозяин:
— С вас две кроны.
Соседка многозначительно покачала головой. По ее мнению, это было слишком дорого.
— Пожалуйста, — мать вытащила одну десятку, — семь крон и пятьдесят эре сдачи.