— Разве он вырастет на одних молочных помоях? — сказала Ольга. Но в этот момент малютка поперхнулся, весь посинел, даже не мог кричать и только тяжело, с присвистом дышал.
Мать взяла его на руки, перевернула лицом вниз, слегка похлопала через грязный пиджак по спине, и вот сверток заревел. Мне сразу показалось, что у нас стало уже не так уютно. Просто удивительно, как детский крик может испортить красивую комнату.
Ольга разволновалась, хотела взять свой «сверток» обратно, но мать села с ним около печки и, развернув пиджак, пощупала пеленки.
— Он мокрый, — сказала она.
— Да, но у меня нет других пеленок, — ответила Ольга, — они сохнут на печке.
Держа мальчика в одной руке и не обращая внимания на его неистовый крик, мать подошла к ящику, в который меня никогда не тянуло заглянуть. Я прекрасно знала, что там: несколько кофточек, рубашонок и чистые тряпки, вполне пригодные для того, чтобы завернуть в них дурно пахнущую живую куклу. Мать вытащила полный комплект чистого детского белья и совсем еще хорошее суконное одеяло, которое купила когда-то на бумажной фабрике.
— Лучше всего постоянно иметь это про запас, никогда ведь не знаешь, сколько будет детей, — сказала мать.
Чем дальше, тем все хуже и хуже. Вот мать наливает в тазик теплой воды. Ой, да она собирается в нашем тазу купать ребенка! А ведь в нем иногда мололи кофе!
Но в то же время меня разбирало любопытство. Я сидела как на иголках, готовая в любую минуту пуститься наутек, и смотрела, как мать разворачивает младенца, снимая одну за другой вонючие тряпки. Наконец на свет появилось маленькое жалкое тельце с содранной кожей и краснотой на спине и ножках. Вот ужас! Словно ошпаренный кипятком и такой худой — кожа да кости. Неужели матери приятно брать его в руки? Казалось, самой Ольге он не доставляет особой радости, и уж вовсе не материнская гордость блестела в ее глазах.
— Вся кожица у него слезла, — кротко сказала она. — Мне нечем его смазывать, а от картофельной муки становится только хуже.
— Ты, видно, очень редко меняешь пеленки, — сказала мать. — Но мы попробуем его вылечить, а то он никогда не даст тебе спать по ночам. А все потому, что он не умеет аккуратно есть, молоко у тебя все время течет и щиплет его, бедняжку.
Она снова поворачивает маленькое жалкое тельце лицом вниз.
— Нет, Ольга, так не годится, — говорит она и вытаскивает кусочек мыла, торчащий между маленькими ягодичками.
— У него запоры, и хозяин посоветовал лечить мылом, обычно это помогает.
Я смотрела, и настроение у меня все больше и больше портилось. Обо мне мать совершенно забыла. Я видела, как нежно и бережно берет она малютку и находит в этом удовольствие, хотя от него так скверно пахнет. Ведь прошло не многим более месяца с тех пор, как я в сопровождении Вальдемара ходила за «фрекен».
И вот теперь она держит на руках такое уродливое и гадкое существо, ну точь-в-точь как те близнецы, которых крысы притащили к фру, что жила в городе по соседству с моей теткой.
Вот мать опустила ребенка в таз с теплой водой, и я тотчас решила мыться впредь только в корыте для стирки. Впрочем, я уже не раз думала об этом, глядя, как отчим моет в тазу свои бритвенные принадлежности. Но то, что сейчас делала мать, было гораздо хуже. Окунать в наш таз этого вонючего ребенка! Мать просто спятила! А она, не обращая на меня ни малейшего внимания, плескала на малютку водой, да так, что брызги попадали на половик, а потом вытерла его моим чистым, только что выглаженным полотенцем.
День был окончательно испорчен. Обо мне совсем забыли. Ребенок уже не кричал и лежал совсем тихо, уставившись тусклыми глазенками в потолок.
— А ведь он очень славный, — сказала мать.
Тут уж я не выдержала и решительно протиснулась между матерью и деревянным ящиком, чтобы напомнить о своем существовании.
— Уйди прочь, Миа, не мешай, — сказала мать.
Мне пришлось убраться. Я покорилась, отошла, села на свой желудевый диван и принялась стучать ботинками по дереву.
— Постыдилась бы, Миа, ты ведь уже большая, — сказала мать, натягивая на ребенка рубашечку с кружевными манжетами и поверх нее фланелевую кофточку. Все новое. Все, что должен был носить ее собственный ребенок.
Фланелевую кофточку сшила бабушка. Надо будет рассказать ей, как мать распорядилась ее подарком.
— Теперь посмотрим, не найдется ли у нас чем полечить его кожицу, — сказала мать. — Ты сама можешь осенью собирать такую травку, Ольга, дома мы собирали ее очень много. Даже иногда продавали. Это — пыльца.