Но этого не случилось. Австралиец чувствует себя больше гражданином штата, чем Австралийского Союза. Это объясняется всем ходом формирования австралийской государственности. Заселение Австралии европейцами, растянувшееся более чем на полвека, шло медленно и сложно.
Возникавшие колонии были отделены друг от друга гигантскими расстояниями и, по сути дела, предоставлены самим себе. Сообщение между ними осуществлялось нерегулярно и только морем.
Ко второй половине XIX в. британские колонии в Австралии достаточно окрепли, в них быстро развивался капитализм. Правда, ему мешали колониальные границы, таможенные барьеры. Все острее вставали общеавстралийские проблемы, решить которые можно было лишь объединенными усилиями всех колоний. Уже во второй половине 40-х годов были предприняты первые попытки вынести на обсуждение вопрос о создании федерации. Но тогда эти попытки наталкивались на полное непонимание и правительств, и подавляющего большинства населения колоний. Стремление отгородиться, сохранить полную самостоятельность действий нашло, например, проявление при определении ширины колеи железных дорог. Если Новый Южный Уэльс принял стандартный размер, то Виктория — пять футов три дюйма, а Квинсленд, Южная Австралия и Западная Австралия — три фута шесть дюймов. Парламенты колоний устанавливали таможенные пошлины на товары, ввозимые из других колоний. Две наиболее сильные колонии — Новый Южный Уэльс и Виктория — стояли в своей торговой политике на противоположных позициях: первый — за фритредерство, а вторая — за протекционизм.
Но жизнь заставляла колонии постепенно отказываться от неограниченной самостоятельности.
Общие экономические интересы, необходимость обороны континента и ограничения иммиграции из азиатских стран заставили правительство колоний приступить к практическому обсуждению условий объединения. Этот процесс, продолжавшийся последнее двадцатилетие XIX в., проходил весьма сложно. Достаточно сказать, что на последнем референдуме на вопрос, следует создавать федерацию или нет, положительно ответили лишь 40 % внесенных в списки жителей Нового Южного Уэльса, Виктории, Южной Австралии, Тасмании и Квинсленда, отрицательно — 16 %. В Западной Австралии референдум был проведен позднее из-за того, что правительство колонии обусловило свое участие в федерации требованием постройки железной дороги от Калгурли до Порт-Огаста в Южной Австралии. Референдум, состоявшийся в Западной Австралии 31 июля 1900 г., дал следующие результаты: «за» — 46 %, «против» — около 20 % внесенных в списки жителей колонии. Проект конституционного Акта о создании Австралийского Союза был утвержден британским парламентом и подписан королевой Викторией. Он вступил в силу 1 января 1901 г.
Появилась юридическая основа консолидации страны. Акт устанавливал единую систему денежного обращения, налогообложения, таможенного регулирования, средств связи, свободной торговли между штатами, внешней торговли, обороны. Специальная статья декларировала, что житель одного штата не может быть подвергнут каким-либо ограничениям или дискриминации в другом штате.
Однако слияния душ и сердец не произошло. Второй премьер-министр Австралийского Союза, А. Дикин, писал: «Мы продолжаем быть скоплением штатов, а не объединением. Наши штаты до сих пор смотрят друг на друга недоброжелательно и подозрительно, более того, они завистливы и настроены злобно антагонистично в отношении федерального правительства и парламента… Мы поставили перед правительством и обеими палатами реальную задачу создания нации, передав решение своих проблем парламенту, не постаравшись сгладить взаимные антипатии»{4}.
Больным был и остается до сих пор вопрос о распределении доходов от налогообложения. В проекте конституции было намечено сделать федерацию и штаты финансово независимыми: предполагалось, что каждое правительство будет устанавливать, собирать налоги и использовать полученные деньги самостоятельно. Но это не было зафиксировано в принятом тексте конституции. Более того, в течение всего времени существования федерации центральное правительство усиливало свои позиции в этой сфере.
Финансовая зависимость от центрального правительства, естественно, стесняет и политическую самостоятельность штатов. Но это ни в коей мере не означает существенного изменения положения штатов в федерации. Их роль в 60-80-е годы особенно усилилась. Это объясняется целым рядом причин, например тем. что не так остро, как раньше, ощущается внешняя угроза (подавляющему большинству населения она представляется сейчас нереальной) и возможность внутренних потрясений (а это именно те области, которые относятся к исключительной компетенции федеральной власти), тем. что усилилась экономическая мощь штатов в результате «минерального бума», активизировался процесс индустриализации, прежде всего в Квинсленде и Западной Австралии. Положение этих штатов, ранее и наиболее бедных, и малонаселенных, в последние десятилетия изменилось кардинальным образом.
Несмотря на ущемление федерацией прав штатов, последние продолжают играть огромную роль в финансовой системе страны. Бо'льшая часть правительственных служащих работает в штатах. Их позиция в отношении федерации вполне ясна: они на страже интересов штатов. Премьеры штатов ведут себя по отношению к центральному правительству зачастую не только независимо, но даже вызывающе.
Но, пожалуй, самое главное — позиция населения, а его, как уже отмечалось, прежде всего заботят местные дела. Учитывая это и стремясь расширить и укрепить свою популярность, политические лидеры штатов, отстаивая местные интересы, идут даже против федерального правительства, состоящего из представителей одной с ним партии. Что же говорить, если они принадлежат к другим партиям?
Действующая в стране конституция содержит положения, которые касаются важных, можно сказать, первостепенных вопросов, сформулированные весьма неопределенно и дающие простор для широкого толкования. При этом создатели документа исходили из британской практики, базирующейся не на писаной конституции, которой в Великобритании не существует вообще, а на исписанных правилах-обычаях.
В конституции нет упоминания, например, о кабинете министров, а тем более определения его функций. А ведь так же как в Великобритании, именно этот орган является высшей исполнительной властью в стране. В то же время в главе 2, где речь идет об исполнительной власти, на первый план выступает фигура генерал-губернатора — представителя британской короны, а следовательно, главы исполнительного органа.
Нетрудно заметить, что архаичные статьи конституции не имеют ничего общего с практикой. Так же как в Великобритании, в Австралии страной управляет кабинет министров, составленный из представителей партии или коалиции партий, получивших на всеобщих выборах большинство в нижней палате парламента. В штатах положение аналогичное. Власть британской королевы, являющейся также и королевой Австралии, номинальна.
Таким образом, вся политическая жизнь в Австралии основывается не на писаной конституции, а на обычаях. На текст конституции Австралии мало кто обращал внимание, даже люди, занимающиеся политикой. Зачем вспоминать конституцию, цитировать ее статьи, если это своего рода мертвый документ? Так казалось всем до 1975 г., когда произошло беспрецедентное не только в истории Австралии, но и в истории Содружества событие — «мертвые» сбросили живых с политической арены страны. Вот тогда-то широкие слои населения стали обсуждать вопросы австралийского государственного права. Ожесточенная дискуссия велась не только в среде интеллектуалов, но и на улице.
Л. Воляновский касается этого события: отстранения от власти премьер-министра Г. Уитлема генерал-губернатором Д. Керром. Хотя оно и произошло пятнадцать лет назад, его и сейчас в Австралии хорошо помнят.
После события 1975 г. австралийцы с бóльшим любопытством стали смотреть на имеющиеся в федеральной столице и столицах штатов импозантные здания в колониальном стиле, окруженные красивыми парками, с флагштоками, на которых развевается не австралийский, а британский флаг. Это места пребывания генерал-губернатора и губернаторов штатов — правительственные дома. Дома обычно имеют нежилой вид, трудно даже представить, что это не музеи, а здания, где находятся конституционные главы исполнительной власти. Соответственно их действительному положению в обществе австралийцы относились к представителям британской короны как к людям, символизировавшим власть, но не обладавшим ею. И тем не менее к этим материализованным символам королевской власти австралийцы относятся с очевидным почтением, что тоже представляет собой один из парадоксов страны. Австралия никогда не имела собственной аристократии. Ее основали люди труда, которые, как писал Г. Лоусон, «здесь воздвигали дом, копали, корчевали; без лордов все своим трудом упорно создавали». Австралийцам, сохраняющим и поныне пионерский дух предков, открытых и общительных по натуре, казалось бы, должен претить британский аристократизм с его сознанием собственной исключительности, кастовой замкнутости. И это на самом деле так и есть. Поэтому-то австралийские государственные и общественные деятели не спешат получить королевский рескрипт о возведении в дворянство и прибавить к своему имени короткое, но емкое слово «сэр». Один из наиболее крупных политических деятелей страны, Р. Мензис, согласился на это лишь после ухода в отставку. Но респект в отношении британской короны — реальный жизненный факт. И изменить то, что Б. Грант, известный австралийский политолог, журналист и писатель, называл «конституционным колониализмом», будет очень трудно. Этот парадокс объясняется историческими условиями развития Австралии, формированием ее населения.