Сенатор Колсон возмущен тем, что американцы отказались купить фильм австралийского производства «До воскресения слишком далеко», поскольку сочли, что американский зритель не поймет английского языка в австралийском произношении. Но понимает же, резонно заметил Колсон, австралиец техасский выговор тех боевиков, которые заполонили кинотеатры Сиднея!
Ныне покойный профессор Джонстон из Национального университета Австралии составил словарь австралийского языка, который был издан в Оксфорде. Это первая попытка создания словаря, включающего все варианты английского, употребительные как в Австралии, так и в районе Лондона, который официально называется Эрл Корт, а неофициально Долиной Кенгуру, так как его облюбовали для жительства австралийцы. Как утверждают рецензенты уважаемого «Таймса», это издание верно отражает лексику всех слоев общества Австралии — как современного, таки колониального периода. По мнению ученого, австралийский язык удивительно однороден. Во всех самых отдаленных уголках огромного материка говорят одинаково. В то же время ученый различает стиль речи в зависимости от материального уровня, образования и некоторых других факторов.
Начало всему было положено 29 апреля 1770 года, когда барк капитана Кука приблизился к месту, которое теперь называется Ботани-Бей. Это было одиннадцатью днями позже того момента, когда с этого корабля впервые увидели берега Австралии. Я корь был брошен в два часа пополудни у южного берега, а через час спущенная на воду шлюпка направилась к ближайшему месту, пригодному для высадки, — к плоской скалистой плите на спокойной глубокой воде. Тогда-то, как утверждают хронисты, Кук поднялся с места и обратился к племяннику своей жены по имени Исаак Смит: «Прыгай, Исаак!» Другие источники сообщают, что его обращение звучало так: «А теперь, Исаак, сойди первым».
Перевозка капитаном Филлипом более тысячи человек на другой конец света в 1788 году, несомненно, одно из наиболее удачных предприятий в истории мировой эмиграции. Поэтому, когда одиннадцать мелких (в нашем понимании) судов после тяжкого восемнадцатимесячного плавания прибыли в Австралию, все сочли это небывалым достижением. Однако с самого начала это предприятие снискало весьма решительных противников. Администрация не была полностью уверена в целесообразности подобной экспедиции, к тому же весь рейс проходил под знаком неудач, которые вполне можно было счесть предвестниками провала задуманного дела.
На начальном этапе молодая колония жила и голодно и холодно. Мемуарист, который описал жизнь в Сиднее в 1790 году, то есть двести лет назад, вспоминает, что считался счастливчиком тот, кто мог раздобыть себе пропитание, имея собственное ружье или удочку, чтобы наловить рыбы с прибрежных скал. Но уж если повезет, счастливчик приглашал на обед либо соседа, либо друга. Приглашения посылались в очень изысканном стиле, но всегда сопровождались припиской: «Просьба принести для себя хлеб». Этот обычай строго соблюдался, даже когда приглашали к губернаторскому столу. Каждый приглашенный гость вынимал из кармана кусок хлеба и клал его рядом со своей тарелкой.
Один из первых губернаторов получил широкую известность своим высказыванием, которое возмутило тогдашнюю элиту колонии. Он сказал, что видит в Новом Южном Уэльсе лишь две категории людей: тех, которые сюда сосланы, и тех которые должны быть сосланы.
Так что же побудило британцев совершить такое путешествие на самый конец света? Похоже, придется прислушаться к моему призыву и подумать об Англии. Об Англии той эпохи. Как знать, может быть, тогда картина станет более четкой, и мы поймем многие истины, забытые сегодня, но очевидные для тех времен, когда волны ссыльных, одна за другой, достигали Австралии.
Во тьме английских шахт тогда работали шестилетние дети. Женщины стоили дешевле, чем лошади, и их впрягали в тележки, которыми вывозился уголь. Так же, впрочем, как и малолетних девочек. Одна из них, которую — о насмешка судьбы! — звали Патиенсия (от patientia — «терпение»), сообщила на следствии: «У меня нет другой одежды, кроме той, в которой я работаю, — это драные юбчонка и блуза. Я тяну вагонетки на расстояние около полумили, туда и обратно. Я занимаюсь этой работой по одиннадцать часов в день. Вагонетку привязывают цепью к моему поясу. У меня на голове раны, которые я получаю при погрузке вагонетки. Мужчины из моей группы, к которой я приписана, работают голыми. Они надевают только шапки. Иногда, если я недостаточно быстро тащу вагонетку, они бьют меня». Можно не добавлять, что эти девочки и женщины полностью отданы на гнев и милость мастеров и штейгеров. Молодая работница не хочет рисковать потерей заработка. При посещении текстильной фабрики в Ланкашире чиновником хозяин спрашивает гостя: «С какой из моих работниц вы хотели бы провести ночь?»
Владельцы олдемских фабрик посылают в парламент петицию, в которой почтительнейше заверяют, что «для существования и процветания текстильной промышленности совершенно необходимо использование в качестве рабочей силы одиннадцатилетних детей шестьдесят девять часов в неделю». Еще в 1838 году в текстильной промышленности работало около пятидесяти семи тысяч детей моложе тринадцати лет.
Диккенс показал миру устрашающую трагедию детей, даже четырехлетних, работавших помощниками трубочистов на очистке дымоходов изнутри, где они часто гибли в дыму и саже. Как писал один знаток тогдашних экономических отношений, нанять такого ребенка стоило дешевле, чем купить щетку на длинной палке или цепочке. И лишь в 1875 году с этой практикой было покончено навсегда. Много было сказано и о страшных условиях в английских тюрьмах, и в особенности в плавучих тюрьмах-баржах, стоящих на якоре в устьях крупных рек. Но разве лучше жили люди на свободе?
Хроникер того времени пишет, что неподалеку от Оксфорд-стрит в Лондоне можно увидеть полуразрушенные дома, в которых буквально каждый закуток до отказа набит людьми. Торговцы овощами и фруктами гнездятся в подвалах, рыбу продают на первом этаже, там же цирюльники бреют своих клиентов, по коридорам слоняются голодные люди, повсюду отбросы и мусор, малолетние девочки босиком бродят по улицам, одетые в дырявое тряпье. Женщины и мужчины в лохмотьях ссорятся и дерутся из-за объедков.
В 1815 году в британскую колониальную империю входили ранее французская Канада, несколько островов Антильского архипелага, прежняя голландская колония в Южной Африке, огромные пространства в Индии, Цейлон (Шри-Ланка) и Новый Южный Уэльс в Австралии. Не так уж плохо. Раз до сих пор все получалось так славно, то зачем же на этом останавливаться?
Расходы невелики, а прибыль совсем недурна. В сущности, создание империи — весьма изысканная форма трудоустройства безработных, так рассуждали господа в Лондоне Солдаты, которые воевали за океаном, вдали от старой, любимой Англии, вовсе не ценились на родине. Это люди, которые поступили в пехоту за шесть пенсов в день, а в кавалерию — за шиллинг. Английский фельдмаршал герцог Веллингтон так выразился о своих солдатах, обеспечивших ему победу над Наполеоном в битве при Ватерлоо: «Это подонки, которые нанялись в войско, чтобы иметь винтовку. Удивительно, что нам удалось сделать из них храбрых солдат».
В глазах добропорядочного английского обывателя «омар», как называли солдата из-за его красного мундира, — это паразит, который обходился довольно дорого, так как триста шестьдесят пять дней в году ел вареное мясо и жил в казармах (хотя казармы были настоящими клоповниками, а солдаты спали по двое-трое на одной койке). Это было в самой Великобритании. Если же говорить о колониях, там, разумеется, никому и в голову не приходило заглядывать столь далеко, чтобы узнать, как у них идут дела. А между тем в 1840 году под ружьем находилось сто десять тысяч британцев, из которых четыре пятых пребывали за океаном. Редко выдавался такой год, когда Англия не вела бы где-нибудь какой-нибудь войны. Солдат, прославившийся на поле битвы, награждался медалью. Разумеется, стоимость этой медали оплачивалась из его жалованья. Разумеется также, что солдат был обречен на безбрачие. Унтер-офицер — этот, пожалуй, может жениться. Три тысячи жен, десять тысяч детей странствовали по всему свету вслед за унтер-офицерами, которых перебрасывали из одного гарнизона в другой. Это был тот минимум благ, который полагался. Ведь воевали именно они.