Глава четвертая
ВДОВА ИШТВАНА БАТОРИ
Появление доктора Антекирта вызвало большой шум не только в Рагузе, но и во всей Далмации. Газеты возвестили о прибытии яхты в гравозский порт, репортёры так и кинулись на добычу, сулившую им захватывающие фельетоны. Владелец «Саварены» не мог уклониться от почестей и избегнуть неприятностей, сопряжённых со славой. Он стал героем дня. Им завладела молва. Никто не знал, кто он такой, откуда прибыл, куда направляется. И это разжигало всеобщее любопытство. Ведь когда ничего не знаешь, остаётся простор для догадок и фантазия разыгрывается вовсю. Всякий делает вид, будто знает больше других.
Желая угодить читателям, репортёры устремились в Гравозу, а некоторые даже проникли на борт яхты. Однако им не удалось повидать того, чьё имя было у всех на устах. Доктор никого не принимал. На все расспросы посетителей капитан Нарсос отвечал одно и то же.
— Откуда прибыл доктор?
— Это его дело.
— А куда направляется?
— Куда ему заблагорассудится.
— Но кто же он такой?
— Никому не известно, а может быть, он и сам этого не знает.
Что же можно рассказать читателям на основе столь скудных данных? Итак, воображению предоставлялась полнейшая свобода. Доктора Антекирта превращали кто во что горазд. Рыскавшие по его следам репортёры делали из него всё, что им приходило в голову. Одни утверждали, будто он главарь пиратов. Другие — что он король большого африканского государства и отправился в путешествие инкогнито, чтобы расширить свой кругозор. Третьи — что он политический изгнанник. Четвёртые — что он был свергнут с престола восставшим народом и теперь странствует как философ и любознательный человек. Каждый выбирал версию себе по вкусу. Что же касается его докторского звания, то люди разделились на два лагеря: одни допускали, что у него это звание действительно имеется, и уверяли, что он великий врач, излечивший множество больных, признанных безнадёжными; в другом лагере утверждали, что он — король шарлатанов и, если у него потребуют, не сможет предъявить никакого диплома или аттестата.
Как бы то ни было, гравозским врачам не приходилось жаловаться, что он незаконно практикует в их городе: доктор Антекирт держался крайне замкнуто, и когда кто-нибудь обращался к нему за советом, он тут же уклонялся от этой чести.
К тому же владелец «Саварены» не поселился на берегу. Он даже не снял комнаты в гостинице. Первые два дня он никуда не ездил дальше Рагузы. Он ограничивался небольшими прогулками в окрестностях Гравозы и два-три раза брал с собой Пескада, природный ум которого уже успел оценить.
В Рагузе он почти не бывал, зато в один прекрасный день послал туда Пескада. Этому славному малому было, по-видимому, дано какое-то поручение, может быть, требовалось навести ту или иную справку.
— Итак, он живёт на Страдоне? — спросил доктор Пескада, когда тот вернулся на яхту.
— Да, господин доктор, иначе говоря, на самой лучшей улице. У него собственный особняк неподалёку от площади, где показывают иностранцам дворец древних дожей, — роскошный особняк со множеством челяди, с выездами. Он живёт как миллионер.
— А другая?
— Другая? Вернее сказать: другие, — ответил Пескад. — Они живут, правда, в том же самом квартале, но их дом сразу не найдёшь, — там множество узких, извилистых переулочков, которые круто поднимаются в гору, точь-в-точь как лестницы, и домишки там совсем жалкие. Их домик — невзрачный на вид, маленький, хотя внутри там, как видно, полный порядок. Сразу чувствуется, господин доктор, что в нём живут люди бедные, но гордые.
— А сама хозяйка?
— Я её не видал, и мне сказали, что она почти не выходит из своего домика.
— А её сын?
— Его я мельком видел, господин доктор, — в тот момент, когда он пришёл к матери.
— Какое же он на тебя произвёл впечатление?
— Он мне показался очень серьёзным, даже чем-то озабоченным. Молодой человек, должно быть, много выстрадал… Это сразу видно.
— Но ведь и ты, Пескад, много выстрадал, а это совсем даже незаметно.
— Страдания телесные не то, что душевные, господин доктор. Поэтому-то мне всегда удавалось скрывать их, и я даже подтрунивал над ними.
Доктор уже говорил Пескаду «ты», об этом клоун просил его как о знаке благоволения. Вскоре этой милостью стал пользоваться и Матифу. Что и говорить, у Геркулеса был слишком внушительный вид, чтобы кто-либо осмелился сразу же обратиться к нему на «ты».
Расспросив Пескада и получив от него вышеприведённые ответы, доктор прекратил свои прогулки в окрестностях Гравозы. Он, видимо, кого-то поджидал, но сам не хотел давать повода к этому визиту и поэтому не ездил в Рагузу, где о прибытии «Саварены» всем и без того уже было известно. Итак, доктор не покидал борта яхты. И то, чего он ждал, вскоре случилось.
Двадцать девятого мая, около одиннадцати часов утра, доктор, осмотрев в бинокль набережную Гравозы, распорядился спустить шлюпку, сел в неё и высадился возле мола, где стоял какой-то человек, по-видимому, поджидавший его.
«Это он! — подумал доктор. — Это он! Хоть он и сильно изменился, я его узнаю!»
То был старик, очень дряхлый, хотя ему было не более семидесяти лет. Его седая голова клонилась книзу. Лицо у него было строгое, печальное; тусклые, потухшие глаза, как видно, часто заливались слезами. Он неподвижно стоял на пристани, не спуская глаз со шлюпки с того момента, как она отделилась от яхты.
Доктор не хотел подавать вида, что он обратил внимание на старика, тем более что его узнал. Поэтому он притворился, что даже не замечает его. Но не успел доктор пройти несколько шагов, как старик, почтительно сняв шапку, приблизился к нему и спросил:
— Доктор Антекирт?
— Да, — отвечал доктор, всматриваясь в беднягу, который стоял потупившись.
Потом он добавил:
— Кто вы такой, друг мой, и что вам нужно?
— Меня зовут Борик, — отвечал старик, — я слуга госпожи Батори; она послала меня к вам сказать, что хотела бы повидаться с вами.
— Госпожа Батори? — повторил доктор. — Неужели это вдова того венгра, который поплатился жизнью за любовь к отечеству?
— Она самая, — ответил старик. — И раз вы доктор Антекирт, вы не можете не знать её, хотя никогда с ней не встречались!
Доктор внимательно слушал старого слугу, который по-прежнему стоял понурившись. Антекирт, казалось, думал: а нет ли у старика какой-нибудь задней мысли?
— А что госпоже Батори угодно от меня? — спросил он, помолчав.
— По причинам, которые должны быть вам известны, господин доктор, ей хотелось бы переговорить с вами.
— Я к ней заеду.
— Она предпочла бы встретиться с вами у вас на яхте.
— Почему?
— Разговор ваш должен остаться в тайне.
— В тайне? От кого?
— От её сына. Господин Петер не должен знать, что вы виделись с госпожой Батори.
Такой ответ, казалось, изумил доктора, но он ничем не выдал своего удивления.
— Я предпочитаю посетить госпожу Батори на дому, — возразил он. — Разве этого нельзя сделать в отсутствие её сына?
— Можно, но только в том случае, если вы приедете к ней завтра, господин доктор. Петер Батори сегодня вечером уезжает в Зару, но через сутки он уже вернётся.
— А чем занимается Петер Батори?
— Он инженер, но до сего времени не нашёл места. О, им обоим живётся нелегко.
— Нелегко… — повторил доктор Антекирт. — А разве госпожа Батори не располагает средствами?…
Он умолк. Старик опустил голову, и грудь его содрогнулась от рыданий.
— Господин доктор, я больше ничего не могу вам сказать, — проговорил он наконец. — Во время встречи, о которой просит госпожа Батори, вы узнаете всё, что вам следует знать.
Доктору пришлось призвать на помощь все своё самообладание, чтобы скрыть, до какой степени он потрясён.
— Где живёт госпожа Батори? — спросил он.
— В Рагузе, в районе Страдона, на улице Маринелла, дом номер семнадцать.
— Может она меня принять завтра от часа до двух?
— Может, господин доктор, и я сам доложу ей о вас.
— Передайте госпоже Батори, что в назначенный день и час я буду у неё.