— Братцы! Глянь-ка, что они дѣлаютъ, лѣшій ихъ подери!—крикнулъ кто-то изъ нихъ, указывая на противоположную сторону.
— Прекратить пальбу!—послышался голосъ командира.
Солдаты, переставъ стрѣлять, со злобой глядѣли на слѣдующую представшую передъ ними картину.
Въ прошлую ночь, во время бывшей вылазки, одинъ изъ солдатъ Охотскаго -полка утонулъ въ колодцѣ. Англичане вытащили его оттуда, и вмѣсто того, чтобы похоронить его, выставили его трупъ на своей стѣнкѣ на поруганіе: пусть, молъ, сами русскіе разстрѣляютъ это бездыханное тѣло!
— Скоты!—ворчитъ офицеръ,—лучшаго не могутъ придумать!
Трупъ силуэтомъ выдѣлялся надъ бастіономъ, бѣлѣя надъ нимъ своею изодранною рубахой и развѣвающимися по-вѣтру волосами.
— Это навѣрно изъ Охотскаго полка,— говорили солдаты.
— Охотцы и ходили тогда.
— Что же, братцы, такъ и будемъ сидѣть на нихъ и глядѣть?—спросилъ болѣе нетерпѣливый.
— Можно и палить будетъ, пожалуй, только надо забирать налѣво, аль направо, чтобы его не задѣть.
— Невзначай задѣнешь, пуля вѣдь дура!
— Лохматка!— кричитъ сигнальщикъ.— Но никто не обращаетъ никакого вниманія на этотъ возгласъ. Взоры всѣхъ устремлены на несчастнаго охотца.
— Надо снять его, братцы!
— Надо, извѣстно.
— Не подойти, пожалуй,—говоритъ матросъ.—Ишь, окаянные, слово горохомъ сыпятъ!
— И пущай сыпятъ!—отвѣчаетъ Кошка,—намъ на это наплевать, а снять надо.
— Не отдавать же его на поруганіе нехристямъ!
— Нетто онй нехристи?—вступается какой-то егерь.—Хресты у нихъ тоже есть, самъ видѣлъ.
— Ишь, что сказалъ! Коли они хреще-ные, то зачѣмъ они за турку вступаются?— кричитъ матросъ.
Егерь умолкаетъ и, сердито зарядивъ ружье прицѣливается въ какую-то пробѣгавшую фигура англійскаго смѣльчака.
Выстрѣлъ, фигура какъ то странно подпрыгнула на мѣстѣ и затѣмъ кубаремъ скатилась внизъ.
— Акуратъ арцы!—смѣется Кошка.
— Это ему за Охотца!—говоритъ солдатъ, снова заряжая штуцеръ.
— Однако, ребята, его надо снять!—воскликнулъ офицеръ.—Долго ли ему висѣть тамъ?
— Сымемъ, ваше благородіе!—слышится дружный отвѣтъ.
— Не всѣмъ же сразу,—говоритъ офицеръ, становясь противъ открытой амбразуры, не обращая вниманія на летѣвшій на него цѣлый рой пуль.—Надо двоимъ или троимъ...
— Жеребецъ. Берегись!.. — кричитъ сигнальщикъ.
Какой-то матросъ быстро бросается на офицера и, безъ всякой церемоніи»
оттолкнувъ его, валитъ на землю и прикрываетъ его своимъ туловищемъ.
Раздается оглушительный трескъ, въ воздухѣ со свистомъ пронислись осколки.
— Вставайте, ваше благородіе,—говоритъ матросъ, подымаясь.
— Спасибо, — отвѣтилъ офицеръ, и, вставъ, тщательно стряхиваетъ съ себя приставшую грязь.
Жеребецъ надѣлалъ дѣловъ: своротилъ часть стѣнки и поранилъ осколками не мало людей.
— Носилки сюда!
— Жарь въ нихъ капральствомъ!—кричитъ офицеръ.
— Есть!..
Проходитъ день и начинаются сумерки.
Фигура Охотца все еще выдѣляется на непріятельской стѣнкѣ, мозоля глаза солдатамъ.
Командиръ бастіона сидитъ въ блиндажѣ, прихлебывая мутный чай, который ему приготовилъ деныцикъ.
Противъ него, согнувшись подъ низкимъ потолкомъ, стоитъ Кошка.
— Васъ сколько пойдетъ?—обращается къ нему командиръ,
Я одинъ, ваше благородіе.
— Да вѣдь тебя зря убьютъ, а если
даже и не убьютъ, то какъ же ты притащишь за собою тѣло?
— Можно и одному, ваше благородіе
— Ну, какъ знаешь, иди съ Богомъ.
Матросъ повернулся, по формѣ, и, ударившись маковкой въ потолокъ, вышелъ изъ блиндажа.
Уже смеркалось совсѣмъ, когда матросъ, очутившись между своими и непріятельскими батареями, ползкомъ двигался по размягченной дождемъ почвѣ.
Вотъ уже передъ нимъ дымящаяся отъ выстрѣловъ батарея.
На самой стѣнкѣ, наклонивъ голову, смотритъ на него мертвыми глазами трупъ солдата, выставленнаго на всеобщее поруганіе. Въ воздухѣ развѣваютея остатки его одежды, изъ подъ которой просвѣчиваетъ желтое тѣло.
Неподалеку люди въ синихъ плащахъ возятся около орудія, собираясь послать въ русскихъ зарядъ. Тутъ же расположились стрѣлки. Вокругъ трупа было пусто, потому что никто, видно, не рѣшался подходить къ нему.