Деникин и Петлюра послали корниловцев, дроздовцев, марковцев и сичовиков. И в живых нас осталась едва треть. Шестьсот не вернулись из боев. Нет бригады.
Какое дело, пойдут другие — живые!
Слушайте! Если даже только один матрос будет жив — не считайте флот конченным, а моря наши отданными. Присягу помним.
Клянемся памятью Миши Донцова с военного корабля «Ваня–Коммунист». Тело Мишино, потеряв братка, мы отбили у генерала Шкуро под Запорожьем и похоронили на станции Долгинцево. И там клялись.
Клятву данную держим.
В августе 1920–го вышла очередь двум матросам Черноморского флота. Попали они в Николаев.
Пустынен порт. Нет кораблей. Море чужое. Крым не наш.
Какое дело — будем соображать!.. Партия ведь дала указания.
Николаев. Комната оперативного отдела штаба морских сил Юго–западного фронта… Морских сил?
Эх! Не у нас морские силы, пока у нас только вывеска.
Рычит белый линейный корабль «Генерал Алексеев». Двенадцать двенадцатидюймовых орудий сверкают…
«Товсь! Залп!..» «Товсь! Залп!..» «Товсь! Залп!..» — сотрясается оборона Очакова.
Какое дело — терпи, браточки!
Какое дело — не сходи с ума, матрос! Партия соображения требует.
В комнату оперативного отдела, где комиссаром Иван Дмитриевич, входит старый друг. Глядят, сердца забились — черноморская же кровь! Браточчик, роднинький, Алешьша!
— Годочик! Ванничка!
— Откуда, божьжи мой — совсем живой?
— Поколесил… Типерь на море. По степу стоп плавать. Давай дело.
На море? А что можно делать на море? Пустынен порт. Нет кораблей. Море чужое. Крым не наш…
— Помнишь — Корнилова шлепали?..
— В одной коечки спалли!..
Говорят матросы, в глаза глядят, счастливы — есть им о чем говорить. Один другому раны перевязывал под Белгородом. Зимой семнадцатого.
Встал Ванечка:
— Подожди — прикрою дверь.
— Чивво?
Мигнул Ванечка:
— Спецы.
— Ага.
Прикрыта дверь.
— Иди ссюда.
Смотрит Ванечка на карту. Врангель идет на север.
— Давай вникать, чьто тут сообразить можьжно.
— Вникнем.
— Я рассчитываю, чьто положьжение серьезное.
— Ясно же ж, божьжи мой!
Соображают два матроса. За окном Черное — чужое — море. Дымит далеко кардиф чужих эскадр. Британские эсминцы типа «W» и «V» дают за тридцать пять узлов. Французов нужно учесть. Нужно учесть, что и Врангель имеет флот: десятки судов.
— Да–а…
— Надо, Алешша, белым сделать разложьжение.
— Подходячая мысль. Клянусь честью!
Подпольные наши комитеты в Крыму ждут помощи. Нужны люди, средства, оружие! И чтобы сказать об этом Центральному Комитету — из Крыма пробираются люди, идут на пулю.
Два матроса на партдирективу ответ дают: дают телеграмму в ЦК КП(б)У и Реввоенсовет Южфронта. В Харьков. Предлагают себя на большое дело. Совершенно секретно.
До ЦК в этот же час добираются посланцы из Крыма. Нужны люди, средства, оружие!
Хорошо, товарищи. Вопрос будет поставлен, тут как раз есть одна телеграмма. Берите матросов! Тех, которые были среди девятисот, на две трети погибших за революцию.
На всем этом деле Ленин — был конец июля — резолюцию написал: «Сделать, что можно».
В Харькове идет настоящий разговор с товарищем Феликсом Коном — заведующим Закордонным отделом Центрального Комитета Коммунистической партии большевиков Украины.
Говорит старый большевик о партийном деле. Партия свой опыт передает двум бойцам. Потом о технике разговор:
— Уверены?
— Так мы ж, товарищ Кон, матросы.
— А все–таки не подведет техника? На простой, нерассчитанный бросок ЦК не даст согласия…
— Божьже мой — сообразим!
— Скажите точно: вы гарантируете?
— Гарантью даем, божьже мой.
— Отлично. До свидания, товарищи, всего лучшего. Секретариат оформит.
Встал, жмет руку.
В карманах мандаты ЦК и Реввоенсовета Южфронта. В головах план действия.
Говорю — пока есть в живых хоть один наш матрос — не считайте море отданным!
Едут два браточка в Таганрог. В Таганроге много друзей. У одного лицо покорябано пулей, другой оглох, третий хромает, четвертый сипит, но все, как один, прекрасны, и золото горит над глазами, и флотский шаг великолепен.
Ванечка и Алеша от партии на большое дело идут. Обдумали они.
— Беррем подходячих?
— Беррем.
— Совершьшена своих.
— Тольки совершьшена своих.