— Нема, диду. Армия прийдет — пошукаемо. Там твои сыны. Уси мужики там, диду.
Дед молвил:
— Потрапезуйтэ, сынки, вы з бою голодни. Потрапезуйтэ.
Мы сыты, но кланяемся деду:
— Дякуемо, диду. Спасибо, диду. Будемо исты, будемо коштуваты ваше печение. Заходьте, диду. Заходьте и вы, мамо.
Мы приняли стариков на пулеметной, самой просторной площадке. Устлали палубу брезентом и сделали два кресла из патронных ящиков.
— Сидайтэ, диду. Сидайтэ, мамо.
Посидели дорогие гости и все товарищи. Командир разрезал паляницу — белейший хлеб Украины, и мы стали есть, держа ладони под шматами хлеба, чтоб не просыпать крошек столь драгоценного дара.
— Вы, диду, через хронт проихалы?
— Эге ж!
В небе лопнула над нами шрапнель. Это опять «Сокол» бьет.
— Слизайтэ, диду. Слизайтэ, мамо. Бой будэ!
Дед молвит:
— Николы в бою не був. 3 вами пийду, подывлюся.
Дед на коней посмотрел. Шрапнель посыпала опять.
— Жинка, доглядай на коней! Отводи, шоб не вбыло!
Старая женщина поклонилась нам. Мы ответили ей, подняли ее и на руках бережно опустили на землю…
— Вертайтэся, сыночки! Вертайтэся!
— Скоро, мамо, скоро!
Шрапнель секла землю. Старая женщина пошла к коням, чтоб их не убило. А мы с дедом пошли гнать «Сокола» из Таврии.
Ленинград
1929—1930 гг.
ДЕЛА БЫЛЫЕ…
Талые степи Украины. Год девятнадцатый…
В вагон политотдела Заднепровской бригады бронепоездов вваливались матросы, занимая скамьи. Собрание…
— На повестке — организация Особого отдела. Районы бандитские, — бьют нас тут со всех румбов. Человек оправиться выйдет, а его в расход… Поезда под откос пускают. Приходится подумать. Слово для предложения имеет секретарь.
Секретарь ячейки встал.
— Тут одного ранило. В строю ему трудно. Пока пускай в Особый идет. Володька, встань.
Раненый встал и глянул одним глазом из–под громадного кома грязной марли, окутывавшей распухшее лицо.
Секретарь продолжал:
— Еще кандидатура Петра Попова. Они с одного корабля — с «Вани–Коммуниста». Попов, встань.
Человек встал.
Раздался голос:
— Попов, у тебя какая специальность?
— Машинист.
— Вот и верти–вали.
Секретарь докладывал:
— Вот, товарищи, им все и поручим.
— А инструкции какие?
— Какие инструкции? Чудак! Доглядай да поспевай — вот и все. Ну, возражений нет? Кто за Володичку, за Петичку?
Прогудело:
— Нет возражений, знаем их!
Петечка и Володечка остались в вагоне. С ними гроссбух и инструкция: «Доглядай да поспевай». Все вместе — Особый отдел бригады.
Штабной эшелон бригады идет к Знаменке — по степям Украины.
По степям Украины идет на Знаменку эшелон, штаб бригады, политотдел, комендантская команда и вагоны боезапаса — для бронепоездов. Володечки нет — подался пока «доглядать» на бронепоезд, и весь Особый отдел теперь — Петечка и есть.
В голубой зной уходят дым и грусть…
На Знаменке белые. Эшелону отрезан путь. А зной голубой, и тишина над степями родной Украины. Эшелон идет к Знаменке.
Лучистые трещины засверкали на зеркальных окнах штабного вагона. Враг бьет! Первые пули встретили эшелон.
Петечка летит к команде, поднимая ручной пулемет «льюис»:
— Вылазь все!
Пули бьют в упор. Эшелон штаба Заднепровской бригады бронепоездов — эшелон матросской бригады, — тормозя, подходит к вокзалу Знаменки, занятой кубанцами генерала Шкуро.
Эшелон стал, и неожиданность эта остановила казаков.
— Ото ж матросы, сукины дети, воны що–нэбудь удумалы.
Попов ползет по крыше раскаленных зноем вагонов… Доглядай, поспевай! Уф!.. Как выходные стрелки поставлены?.. Вон казаки лезут… Горячо!..
И он с крыши запустил первой очередью по кубанцам:
— Куды лезете — тут для некурящих!
Петечка видит: комендантская команда держится. И затем бежит к паровозу:
— Машинист!
Из угольной лавы высунулось черное лицо.
— Машинист! Не робей, дядя! В жизни раз помирать, и то, когда сто лет будет.
Петечка бежит к концевым вагонам…
Машинист дал ход. Тронулся эшелон, и тогда вновь ударили в упор из окон вокзала и из–за строений. Попов вдруг хватается за «льюис»… Ай!.. А стре́лки, как поставлены выходные стрелки? Эшелон уже идет. Братки из вагонов отстреливаются. А если эшелон свернет по южной ветке? А надо на запад! Крышка! Каюк, темный люк!
Петечка снова влезает на ходу на крышу вагона и бежит, перескакивая с крыши на крышу… Петечка кричит машинисту «стоп» и соскакивает у самых стрелок.
Петечка у стрелки. Стрелочник стоит на месте, кричит ему:
— Товарищи, швыдче. Усё готово. Проходите!
Петечка поворачивает назад. Добрэ, дядько! Это дело. Теперь пройдем. Факт. Фак–те–ец! Го–го! Хотя стой! Дай погляжу сам.
Петро опять у стрелки. Кричит стрелочнику:
— Дядько, ложись. Убьют казаки!
Дядько машет матросу — ладно, мол. Но Петро идет к дядьке и видит, что стрелка переведена… на юг, к белым.
— Ты что ж? А?
Дядько лезет в карман. Ясно — зачем. Попов бьет дядьку в ухо навылет. На месте. И перебрасывает стрелку. Эшелон идет, ускоряя ход, на запад, к своим!
Что у дядьки в карманах? Доглядай! Револьвер. Деникинские деньги. Погоны. Зажигалка. Бумаги… Так!
В штабном вагоне Петечка идет на прямой провод. Вызывает Володечку.
«Знаменку прошли ничего зпт особый отдел имел наблюдение тчк шли боезапас тчк».
Потом в гроссбух — в статью расходов — заносит: «Переодетый белогвардеец (офицер) под формой стрелочника пущен в расход на станции Знаменка».
Москва
1930—1935 гг.
БРОНЕПОЕЗД «СПАРТАК»
— Встать!
— Вста–ать!
И бойцы, повстанцы Украины, встают. Они встают медленно и грузно… В походах прилип чернозем Украины к ногам бойцов. Ноги натружены, огромны и тяжелы. Как ими идти, как ими ступать по степям Таврии?..
— Вста–ать!
Встань и ты, если наш. Встань и слушай повелительный возглас, вскаляющий кровь, — возглас, следующий по уставу, блюдимому нами, — «Встать!».
А если ты не наш, если ты враг, — присутствуй здесь и гляди на то, что произойдет. Гляди, недострелянный! Гляди, пока жив! И слушай, слушай!
Бойцы, повстанцы Украины, встали. И за возгласом «Встать!» по степи таврической лег клич:
— Вперед!
— Вперьод!
Вперед, хлопцы! Вперед, товарищи! С нами! Мы идем в атаку! Мы идем брать Мариуполь. Сегодня, 24 марта 1919 года.
Ты был, родной, в атаке? Был? Дай, старый боец, руку на ходу. Шире шаг! Пошли!.. Идем сегодня снова!
А ты, комсомолец? Идем, браток. Ты много увидишь и поймешь сегодня…
По степи таврической — тяжелая поступь бойцов. Нет еще встречных пуль, но сердце бьется неровно. Что будет сегодня, что будет сегодня?
Город молчит… Море молчит… Небо молчит… Только степь гудит… Наши глотки гудят… В твою славу, за твою жизнь, Украина, — и пусть! — гудят перед нашей смертью!
Город заговорил:
— Дывись, Яким Хрущ упал.
— Хто там коло ранетых, остановывсь? А ну, вперьод!
— Дывись, Трохим Коцура упал.
— Вбыт. А ну, ходом!
Дивись, Украина! Дивись! Партизаны идут, не идут — лётом рвут. Ах, пули бьют, бьют… По наше мясо плачут, кричат. Чуешь, Украина? Чуешь, мати?!
В цепи и матросы, бригаде в помощь данные, летят. Ходом! Ходом!
Жарко бежать в атаке, тяжело бежать. Двести патронов на теле, и каждый патрон более пяти золотников.
Пули бьют, бьют… Глухим бы сделаться. А ну, не робеть! Швидче! Кто там в землю лезет?..
— Партизани! Товариство! А ну, разом, а ну, визьмем! Вперьод!
И, наискось держа винтовки затворами у глаз — хоть одна бойцу от пули защита! — кидаются партизаны к первым домам. За вильну Украину!