— Вам знаком его почерк?
— Нет. Мы не писали друг другу писем.
— А я не писала записки и не нашла там фотографии.
Он вздохнул и несколько раз кивнул головой, точно соглашаясь.
— Подходя к дому, я видел, что все окна темные. Иначе бы не рискнул войти. Я знаю расположение комнат, спальни на втором этаже и в мансарде…
— Нас поселили внизу.
— Да-да, теперь я в курсе. Но вы не могли видеть меня, находясь в комнате. Вы были в тот момент в кабинете? — Я кивнула, потому что врать не имело смысла. — За ширмой?
— Да.
— У меня было чувство, что за мной наблюдают. Почему вы не сказали всей правды в милиции?
Хороший вопрос. Теперь я поморщилась.
— Вы тоже что-то искали в кабинете? — допытывался Александр Петрович.
— Золото-бриллианты, — ответила я.
— Вас поразило небольшое количество денег на его счетах, и вы решили…
— Я решила, что деньги где-то в доме.
— Я готов заплатить за ваше молчание. Сколько вы хотите?
— Послушайте, я не могу изменить показания.
— Этого и не надо. С милицией я разберусь. В конце концов, вы действительно могли видеть кого-то. Так сколько вы хотите?
— Нисколько. Я очень жалею, что солгала в милиции. И не хочу усугублять один грех другим.
— Я не настаиваю, — мягко сказал он. — Если вы решите рассказать правду, мне тоже придется это сделать. Как порядочный человек, я просто обязан буду это сделать. Но.., если возможно, я хотел бы избежать скандала. Теперь вы все знаете и вольны принять решение.
— Это не так легко, как кажется, — усмехнулась я.
— Только, ради бога, не считайте меня убийцей.
— Подходя к дому, вы не заметили ничего подозрительного?
— Нет. Если честно, я дрожал как заяц. До этого проникать в чужие дома мне не приходилось.
— Но если фотографии найдут, у милиции будет повод вас подозревать. Не лучше ли сознаться, что вы были в доме?
— Конечно, лучше. Но вы же сами сказали, у них будет лишний повод… А потом, я должен думать о своей карьере. Вдруг старик их действительно уничтожил? Тогда я мог бы счастливо избежать неприятностей. Когда я узнал о ваших показаниях, то очень испугался и принял не правильное решение все отрицать. Теперь без ущерба для себя да и для вас лучше не менять показаний. Простите, что накричал на вас сегодня. Я был не в себе. Я думаю, его записка подтверждает, что фотографий больше не существует. Как вы считаете? Как еще можно расценить его слова о том, что мне не о чем беспокоиться?
— Наверное, — ответила я, пытаясь понять, верю я в его искренность или нет.
— Давайте выпьем, — предложил он. Я вяло согласилась, а он, сделав пару глотков, заговорил вновь:
— Знаете, о чем я подумал? Что, если Костолевский шантажировал не только меня? И этот кто-то с ним разделался?
— То есть убийца вовсе не родственник?
— Я этого не утверждаю.
— Подождите, по-вашему, он мог шантажировать кого-то из родни?
— Почему бы и нет? Теперь я готов поверить во что угодно. Виталий, к примеру, разорился как-то вдруг. То, что для меня было незначительными суммами, для него могло быть весьма существенным. У Егора тоже могут быть тайны, о которых не должен знать никто.
— Тогда тем более следует все рассказать в милиции.
— Не уверен. Это будет выглядеть некрасиво: как будто я перекладываю свою вину на других. Давайте предоставим все милиции. В конце концов они разберутся. В любом случае я рад, что все рассказал вам. Эти сорок дней были нелегкими для меня. У политиков нет друзей, а у меня нет близкого человека, с которым я мог бы поделиться проблемами. Когда-то я сделал ошибку в жизни, и за нее пришлось расплачиваться. Для меня это будет хорошим уроком.
Он замолчал, глядя на меня с едва заметной улыбкой. Тем временем на эстраде появились музыканты, заиграли старенькую композицию, щемящую душу и настраивающую на лирический лад.
— Не хотите потанцевать? — с той же полуулыбкой вдруг спросил Самарский.
— Потанцевать? — переспросила я и нахмурилась. — Вы что, собрались приударить за мной?
— При других обстоятельствах непременно. И не говорите, что вас это удивляет. Вы прекрасно знаете цену своей красоте. Но в свете последних событий вы можете решить, что я вас соблазняю, чтобы привлечь на свою сторону. А мне бы этого не хотелось.
— Тогда зачем приглашаете танцевать?
— Прекрасный вечер, прекрасная девушка напротив, жизнь продолжается, и я хотел бы получать от нее удовольствие.
— Все-таки соблазняете, — засмеялась я. — Хорошо, идемте.
И мы пошли танцевать.
Зал ресторана был заполнен до отказа, что меня слегка удивило. Впрочем, чему удивляться, люди здесь живут не бедные, а вечер действительно прекрасный. На нас обращали внимание. Большинство поглядывало с интересом, иные просто откровенно пялились.
— Завтра по поселку пойдут слухи, что у нас роман, — шепнул Александр Петрович.
— Это не повредит вашей карьере?
— Нисколько. Я разведен и могу сколько угодно встречаться с девушками.
— А как же урок? Вы о нем уже забыли?
— Убежден, у вас нет двух судимостей за мошенничество и вы не занимались проституцией.
— Господи, как же вас угораздило?
— Мужчины редко думают головой, когда перед ними красивая женщина.
— Чем они думают в этом случае, спрашивать, наверно, не стоит, — съязвила я. — Александр Петрович…
— Я буду рад, если мы обойдемся без отчества.
— Хорошо. Допустим, я буду молчать о нашем разговоре. Вы ведь этого хотите?
— Я на это рассчитываю.
— Допустим, я буду молчать, — повторила я. — Тем более, как вы верно заметили, это и в моих интересах. Но тем самым мы вводим следствие в заблуждение. Они будут искать человека, которого я якобы видела в коридоре.
— Вряд ли. Они считают это вашими фантазиями. В любом случае следствие продолжается и…
— Не очень-то они продвинулись за сорок дней.
— Извините за цинизм, но чем больше убийств он совершает, тем проще на него выйти.
— Хотите сказать, он еще кого-нибудь убьет? — отпрянула я.
— Не бойтесь, — усмехнулся Самарский. — Убивать вас — совершенная глупость. Так же как и вашу сестру. — Он, видимо, решил, что этим заявлением меня успокоил. — Если все дело в наследстве, перспективным в этом смысле является Андрей. Тогда коллекция перейдет его сестре. Это будет побольше, чем доля за дом.
— Вы думаете, это она всех троих убила?
— Что, если у нее есть сообщник? Не принимайте мои слова близко к сердцу, — смутился он. — Это ведь только мое предположение.
Мы вернулись к столу, он пожал мне руку и сказал:
— Знаете, что мы сделаем: выбросим все это из головы. Завтра вы покинете этот дом, я правильно понял? Милиция пусть занимается убийствами, а мы с вами будем просто радоваться жизни.
— В каком смысле? — не поняла я.
— Вы ведь не откажетесь встретиться со мной в городе? Сейчас, когда мы танцевали, я подумал, как было бы прекрасно, закончись все это дело побыстрее. Мы могли бы поговорить о многих вещах, а не гадать: кто кого и за что убил. Я хочу стать для вас просто Сашей. Что вы на это скажете?
— Что пути господни неисповедимы, — дипломатично ответила я.
В этот момент в зале появился молодой человек с очень серьезным выражением на физиономии. Такие лица обычно бывают у охранников, оттого я ничуть не удивилась, что он направился к нам. Он вежливо поздоровался, затем наклонился к самому уху Самарского и что-то зашептал. Тот едва заметно поморщился, затем перевел взгляд на меня и вздохнул:
— Оля…
— Что-то случилось? — спросила я. Молодой человек поспешил удалиться,
— Ничего особенного, просто дела…
Я не стала спрашивать, что у него за дела в такое время, и пожала плечами.
— Вас отвезут домой.
— Спасибо, я доберусь сама.
Он взял мою руку, поцеловал ее с большим чувством, затем наклонился и поцеловал меня в щеку. Общественность наблюдала сие затаив дыхание. На меня же это никакого впечатления не произвело, хотя Александр Петрович, а теперь просто Александр с возможным переходом к Саше, красавец-мужчина и та самая партия, о которой грезила мама, и против которой, кстати сказать, не возражала и я. Александр еще раз извинился и попросил разрешения мне позвонить.