Каждый четвертый ребенок умирал, не дожив до года (с некоторыми отклонениями в ту или иную сторону в зависимости от региона или года; кстати, напомним особо чувствительным читателям, что еще в 1890 году во Франции умирал каждый шестой ребенок); каждый восьмой умирал, не дожив до пятнадцати: короче говоря, из двоих детей выживал один. И все-таки, даже приняв во внимание среднюю деторождаемость семейной пары, были обеспечены воспроизводство и даже небольшой прирост населения, за исключением тех случаев, когда процесс тормозился ужасными несчастьями, о которых мы поговорим. Высокая смертность при рождении объяснялась тем, что многие роды были преждевременными, ведь женщины в деревне работали до последнего дня беременности и иногда рожали прямо в поле, в условиях, о которых легко догадаться; добавим отсутствие гигиены, плохое питание, мух, сезонное расстройство желудка, поносы; к пяти годам выжившие младенцы могли заболеть оспой: эпидемия этой страшной болезни повторялась каждые пять лет. Мор, не всегда уносивший самых слабых, не щадил даже королевскую семью: вспомните об умерших детях Людовика XIV или о детских могилах в Эскориале[29]. «Избиение младенцев» было делом привычным в те времена, людей волновало одно: всех «маленьких покойников» (выражение эпохи) следовало перед погребением окрестить.
Жестокие вспышки чумы и голода, с которыми смешивались (а иногда их путали) десятки других эпидемических заболеваний (плохо диагностировавшихся),. в том числе малярия, грипп, дизентерия и тиф, случались тогда невероятно часто. Войну, голод и чуму называли «Всадниками Апокалипсиса», часто они настигали людей одновременно, отмечая свой приход резким ростом смертности (за несколько месяцев число могил удваивалось, а то и упятерялось).
Браков заключалось намного меньше, наполовину сокращалось и число «зачатий». Эти кризисы — иногда ужасающие, накидывались то на одну область, то на другую, к счастью, редко в одно и то же время. Мазарини, ездивший в 1630—1631 годах по Северной Италии (он без устали плел интриги), наверняка бывал и там, где свирепствовала ужасная чума, не пощадившая некоторые территории Франции и загнавшая в гроб каждого четвертого жителя Турина, треть всех венецианцев (46 000 человек), половину обитателей Вероны (более 30 000 человек) и Милана (60 000 человек); все эти цифры стали нам известны благодаря замечательным итальянским архивам и историкам. Подобные картины не могли удивить будущего кардинала: он наблюдал мрачные ужасы в 1631 и 1636 годах, а позже сталкивался с эпидемиями (пусть и не столь ужасными) во Франции. Но Мазарини, государственный чиновник, наверняка досадовал, что мертвые уже не заплатят налогов, а разорение части страны войной (перебитый скот, срубленные деревья, сожженные фермы) замедляет процесс восстановления хозяйства и затрудняет сбор налогов.
Иногда мы притворяемся, будто не помним, что во время эпидемий, обрушивавшихся время от времени на некоторые провинции, высокая цена на зерно и хлеб — следствие скудных урожаев, плохих дорог, дурно организованной или слишком монополизированной торговли — повышала смертность населения: росла нищета, на смену хорошим продуктам приходили плохие, свирепствовала дизентерия.
Такие кризисы, именуемые эвфемизмами — «неурожай», «дороговизна», «смертность» — или, гораздо реже, честно называемые «голодом» (для нас — преувеличенное понятие!), редко существовали в чистом виде: им неизбежно сопутствовали эпидемии. Все эти бедствия будут преследовать Францию в эпоху Фронды и даже позже.
Как бы там ни было, если не считать некоторых «проклятых» областей (Бар и входившая в состав империи Лотарингия), вновь заключенные браки (вторые и последующие), скорое зачатие и рождение детей, природная сила заложенной в человеческом организме плодовитости помогали в конечном итоге компенсировать высокую смертность, замещая умерших младенцев.