И еще любопытный момент: вперед себя Мазепа послал в Москву своего доверенного человека, дворецкого Романа Высоцкого, якобы для покупки нужных ему вещей[238]. Так уж ли были важны покупки, когда шла речь о власти и жизни? Мы можем только предполагать, какие и к кому давал поручения гетман своему дворецкому. Скорее всего, он готовился к борьбе. А к чему готовился Голицын? Почему с Мазепой ехала вся генеральная старшина, включая Василия Кочубея, полковников, значных товарищей, канцеляристов? Это не могло быть сделано без ведома или даже прямого приказа Голицына. Чтобы прямо в Москве провести выборы нового гетмана? Или князь Василий просто хотел наградить своего верного союзника? Второе сомнительно, тем более что Невилль прямо пишет: приказ Мазепе прибыть в Москву был дан «совсем с другими намерениями». Также и авторы поздних подметных писем на гетмана в один голос утверждали, что он прибыл в Москву по приказу Голицына, чтобы участвовать в государственном перевороте.
Мазепа въезжает в Москву 10 августа. Софья устраивает торжественный прием гетману. За Спасскими воротами его встретил дьяк Посольского приказа Василий Бобинин в сопровождении шести рот стрельцов и двух рот подьячих разных приказов. Гетман сел в присланную «предорогую» (как писал сам Мазепа Новицкому) царскую карету, запряженную шестеркой лошадей, и проехал через Москву на Большой Посольский двор в Китай-городе, где ему были приготовлены палаты[239].
Мазепа и его свита еще не знали, что в ночь на 8 августа царь Петр Алексеевич бежал из села Преображенского в Троицкий монастырь. Начинались события знаменитого переворота, приведшего к власти Нарышкиных. Злой рок? Роковое стечение обстоятельств? Или совсем не случайное совпадение? Безусловно, переворот Нарышкиных — один из самых драматичных эпизодов в жизни Мазепы. Но еще и самый загадочный.
На следующий день после приезда, в самый разгар тревожных событий, 11 августа, Мазепа со старшиной были приглашены во дворец «видеть царские очи». Правда, увидел он только Софью и Иоанна. Прием был обставлен с подчеркнутым размахом. Мазепу представлял и «спрашивал о здоровье» сам Емельян Украинцев. Гетману были вручены богатые подарки. Затем Мазепа посетил патриарха Иоакима, который благословил его образом[240].
С кем еще общался гетман? В Москве у него были хорошие знакомые далеко не только из окружения Голицына.
Еще в 1679 году Мазепа имел долгие, смелые и откровенные разговоры с думным дьяком Ларионом Лопухиным. Нет оснований полагать, что эти контакты впоследствии прекратились. Между тем Лопухин был отцом Евдокии, жены Петра, и соответственно — сторонником нарышкинского лагеря. Когда в 1688 году на Мазепу был написан донос, он обращался за покровительством к П. И. Прозоровскому, дядьке царя Иоанна, и к Борису Голицыну[241]. Следовательно, у него имелись хорошие отношения и с этими двумя сторонниками Нарышкиных. Но это далеко не все. П. И. Прозоровский и Нарышкины считались противниками идеи Вечного мира и сторонниками И. Самойловича. В Москве ходили слухи, что Самойловича в его внешней политике поддерживала «партия царя Петра». Нарышкины даже пытались добиться, чтобы Самойловича после его свержения привезли в Москву, где бы он смог отклонить обвинения в срыве Крымского похода[242]. Но ведь именно Мазепа отстаивал в Москве мнение Самойловича о вреде союза с Польшей. Иван Степанович был проводником этой идеи и в петровский период своего гетманства. То есть в своих внешнеполитических симпатиях он был скорее близок к Нарышкиным, чем к Голицыну. Во время второго Крымского похода Мазепа имел смелость писать патриарху Иоакиму, сообщая о трудностях похода и обстоятельствах отступления от Перекопа. Его послание заметно отличалось от тех, которые в те же дни посылал Иоакиму Голицын[243]. И Мазепа писал не только патриарху. Во время встречи с Голицыным Петр в сердцах крикнул князю, что тот мог бы взять Перекоп, как советовали Мазепа и другие генералы[244]. Значит, он знал о советах Мазепы.
Софья была в растерянности. Казалось, сила была еще на ее стороне, но стрельцы колебались, и послать их походом на Троицу не представлялось возможным. В этих условиях пятидесятитысячная армия казаков, находившаяся в сборе на реке Сож, превращалась в грозное и заманчивое оружие[245]. Софья и Голицын проводят новые встречи с Мазепой, всячески его «обрабатывая». Князь Василий даже пригласил его в свое имение[246]. Хорошо вооруженные, отлично зарекомендовавшие себя во время Крымского похода сердюки и компанейцы Мазепы могли в кратчайший срок совершить марш на Москву и коренным образом изменить расстановку сил. В Москве это понимали оба лагеря.
240
Там же. Л. 560. Описание приезда в Москву имеется и в дневнике Д. Ростовского. — Древняя российская вивлиофика. Ч. VI. Декабрь. СПб., 1774. С. 355–356.
245
Войска стояли в сборе вплоть до возвращения Мазепы из Москвы — «до святой Покрови». — Літопис Самовидця. К., 1971 (далее — Самовидец). С. 149.