— Ты живая! — выдыхал я бархат шеи.
— Ты нашелся! — слышалось в ответ.
И все вопросы отодвинулись на второй план, изредка возвращаясь и отравляя мне существование в светлое время суток. Но и тогда я их загонял на задворки, утопая в пучине захлестнувшего безумства.
По дому я теперь не носился — летал. Еще днем прямо в лавке разделываясь с рутиной, вечерами я творил, судорожно хватаясь то за расчеты, то за имеющиеся в наличии материалы. Потом приходила Юля, отрывая меня от записок, а утром я по-новой клевал носом за прилавком, просыпаясь лишь к обеду. И все повторялось снова. Рустам пытался было что-то вякнуть, но наткнулся на жесткую отповедь:
— Не лезь!
Охранник, привыкший к моей покладистости, обиженно заткнулся.
В толстенном учебнике по артефакторике отец перечислил все выявленные за его долгую жизнь правила, хотя самые значимые едва занимали десяток. В профессиональной среде их сформулировали еще более кратко и назвали десятью заповедями Романова. Одна из них гласила: хочешь уменьшить вес изделия — раскошеливайся! Потому что лучшими проводниками магической энергии являлись золото, серебро и платина.
Имевшийся у антиквара запас я порядком растряс, монтируя защиту дома и лавки. Туда же ушла львиная доля нормальных накопителей, оттого и чах я над оставшимися, не пуская их на поток ширпотреба. Распилить один большой на десяток или даже сотню мелких несложно, а вот обратно сращивать косточку иначе, чем в живом организме, еще никто не научился.
Но хотя золотишко в сейфе не окончательно иссякло, использовать его не давали препоны этического характера — если накопители дядя Жора всунул мне в ладонь со словами: «Бери и владей, ты найдешь им лучшее применение!», и с тех пор я без зазрения совести считал горсть обработанных обломков слоновьего бивня своей, то по поводу благородных металлов широких жестов не последовало.
А руки зудели сотворить для Незабудки что-нибудь такое… эдакое. И только поэтому появившаяся поздно вечером девушка застала меня за разглядыванием нутра чемодана с бомбой — где-то в ее недрах таилось примерно двадцать граммов так нужных мне элементов.
— Что это? — Юля с любопытством сунула нос в стоящую у кровати раскрытую сложную систему.
— Ерунда! — ответил, толкая девушку на постель.
— И все-таки?
— Бомба, — с трудом оторвавшись от сладких губ, объяснил я.
— Бомба?..
Мое прошлогоднее творчество девушку не на шутку заинтересовало. Настолько, что после утоления первого любовного голода она сама вернулась к расспросам. Пришлось пускаться в объяснения действия сего «шедевра».
— Зачем она тебе? — спросила Незабудка, выслушав меня до конца.
— Теперь уже незачем. Хотел разобрать и тебе подарок сделать.
— Оставь! — изящная ножка прямо с постели дотянулась до крышки чемодана и захлопнула ее, — Некоторые вещи надо оставлять, чтобы потом не наделать глупостей!
— Да, конечно! — любое желание любимой в этот момент казалось мне ужасно логичным.
Утром соображалка вернулась, но порыв разобрать взрывное устройство прошел — Санни найдет ему применение! Антиквар доживал последние дни, мой отъезд к брату становился вопросом времени.
Как ни готовься к беде, но она всегда приходит незваной — дядя Жора тихо покинул этот мир в ночь с десятое на одиннадцатое мая. Еще вчера он в последний раз открывал глаза, силясь мне что-то произнести напоследок, а сегодня уже лежал холодным.
Рустам взял на себя все хлопоты, связанные с похоронами — у меня все так же не имелось паспорта или какого-либо другого документа, удостоверявшего личность. Наверное впервые после Санни я признал кому-то свою полную несостоятельность, но подкупало то, что Мирзоев горевал по старику вместе со мной. Доктор Жедов, ставший нашим частым гостем, без лишних слов подписал заключение, в газеты ушел короткий некролог…
— Надо сообщить его внучке, — произнес Рустам, закрывая дверь за медиком.
— И рад бы, да не знаю, куда! — в бумагах антиквара не удалось найти никаких документов по поводу его наследницы.
— Я знаю, — поведал охранник, вызывая у меня прилив злости: я, если бы знал адрес пансиона, давно бы вызвал внучку дяди Жоры ухаживать за ним! Да хотя бы попрощаться! — Я ее отвозил тогда туда! — виновато признался Мирзоев, — Ее пансион в пригороде, для барышень там воздух чище и нравы построже.
— Завтра съездишь за ней! — приказал я, уже не видя смысла срываться за внучкой Креста во второй половине дня, — Все равно лавку закрывать придется на время похорон и формальностей.