Наконец, отдых. К услугам государственных и партийных чиновников были многочисленные пансионаты и санатории ЦК КПСС — на кавказском побережье, в Крыму, в Подмосковье. Про заграничные поездки услышал лишь раз, когда родители собирались в Венгрию, куда так и не попали: накануне отпуска отца отравили в Армении во время командировки[2]. Они предпочитали речные круизы по Волге, и лишь однажды отец организовал семье автомобильный тур через Киев на Западную Украину и в Закарпатье. Принимали нас хлебосольно, везде встречали сопровождающие, на турбазах нас ждали люксы, а кое-где и накрытые за счет ОРСов[3] поляны.
Потом, анализируя это путешествие, я понял, что отец за десять лет лишь раз воспользовался своим положением. И ни разу не взял ни меня, ни мать в свои многочисленные командировки по стране, которую он облетел вдоль и поперек. И никогда не рассказывал, что в таких поездках участвовал чей-то сын или внук. Зато делился со мной, как приходилось отбиваться от коробок с подарками, особенно на Кавказе. Местные порою устраивали настоящий экшн, чтобы проявить свое гостеприимство.
Отец во главе или в составе межведомственных комиссий часто выезжал в Баку, и каждый раз принимающая сторона пыталась всучить подарки в конце поездки. Отец и сам не брал, и другим запрещал. Тогда руководство Азербайджана пошло на хитрость. Красивые плетеные корзины с дарами загрузили в самолет и выделили сопровождающего. Когда шло получение багажа пассажирами в Москве, он неожиданно обратился к делегации, указывая на транспортерную ленту:
— Товарищи, это ваше! Тут на каждой корзине ваши фамилии.
Что делать, не устраивать же скандал прямо в аэропорту? Пришлось брать.
Дело было накануне Нового года, и черная икра, орехи, фрукты и восточные сладости пришлись весьма кстати. Особенно поразил коньяк «Азербайджан» — лучший коньяк из тех, что я пробовал, ему в подметки не годился и знаменитый «Луи Кэнс». Когда бутылку открыли, над столом повис дивный аромат: можно было не пить, а просто вдыхать. Потом, после развала Союза, мне рассказали, что местные нувориши растащили бочки из-под этого коньяка и понаделали себе паркет. Беда!
За все эти годы я у моря побывал всего дважды, под Сочи. Жил в пансионате в так называемых бочках, как Диоген. Странная полукруглой формы металлическая конструкция на четыре кровати, накалявшаяся днем. Моими соседями кто только не был: и нефтяник из Сибири, учивший нас пить спирт, и какие-то мутные ребята из Питера, непонятно какими путями пробравшиеся в привилегированный, в принципе, пансионат. Молодежи вообще было много, и никто не козырял положением своих родителей: понты были не в почете. Это вообще была табуированная тема. Нас больше занимали вопросы, как с девчонками познакомиться, где разжиться дешевым винишком и кого позвать на пикник у кромки моря с мидиями, собранными своими руками и поджаренными на костре на ржавом листе, случайно подобранном в кустах, — обычные курортные радости, доступные всем без исключения.
Эта атмосфера демократизма, этот антигламур нам прививались с детства — не в обычных пионерских, а в спортивно-трудовых лагерях для школьников, где вместе проводили смену дети и ответработников, и так называемой обслуги. Я ездил в такой, в «Звенигородку», пока не вырос.
Я в разных лагерях успел побывать. «Звенигородка» выделялась среди обычных пионерских разве что уровнем комфорта (палаты на четыре-пять человек), чистотой, порядком и ухоженностью территории, разнообразием развлечений (у нас даже были уроки вождения и соревнования на лодках на Москве-реке) и плотной опекой вожатых, среди которых далеко не все были толковыми педагогами. Зато они жестко пресекали разговоры, кто чей отец, брат или дед.
Подобная атмосфера царила и на моей любимой «Клязьме», цековском пансионате на берегу одноименного водохранилища, о котором я по сей день вспоминаю со счастливой улыбкой, где я играл в футбол с Кареном Шахназаровым, сыном замзав Международного отдела, а позднее помощника Горбачева, и уступал в теннисном поединке шестилетней Ане Курниковой, чья бабушка работала в ЦК. Мы с отцом шутили: «Нас обыгрывают все, даже старики и дети», — не подозревая, с кем нам довелось скрестить ракетки.
Как-то зимой накануне Олимпиады мы с дядей, который тогда был юн и строен, предавались любимому развлечению — пинали друг другу мяч на асфальтовом теннисном корте, засыпанном снегом. Мимо проходили два мужика пенсионного возраста, слегка навеселе после хорошего обеда. Видимо, это обстоятельство сподвигло их предложить нам сыграть двое на двое. Игра надолго не затянулась, потому как одному игроку-сопернику кто-то из нас заехал локтем в глаз.
2
Отец подробностей не рассказывал, но был уверен в том, что он не отравился форелью на Севане, а его именно отравили. В те годы армянское руководство проводило странную идеологическую линию, фактически подготавливая будущий всплеск национализма. И у ЦК, который представлял отец, было много вопросов в связи с деятельностью научных учреждений, которые он инспектировал. И, видимо, его вопросы не понравились местным принимающим.
3
Отделы рабочего снабжения. Когда мы узнали этот факт, аж передернуло, мерзко стало, словно в ушат с дерьмом макнули. Дикая сцена: в охотничий домик, где мы отдыхали, врывается всклоченный человек и, не обращая на нас внимания, начинает пересчитывать бутылки водки в холодильнике. Потом мы догадались: ему же за них потом отчитываться…